окружающих.
Отяжелевший, переваливаясь с боку на бок, после шампанского и шоколада, он бежал к корзинкам с фруктами и поглощал виноград.
И уже совершенно расслабленный, довольный и пьяный, Петрович, непойманный и гордый, направился к танцующим парам.
— Я сегодня та-а-акой непредсказуемый! — квохтал он. — Я прям девочка-девочка! Я прям из сказки принцесса! И та-а-ак танцевать хочется! Уи-и-и!
Он подпрыгнул, ухватился клювом за чей-то подол и повис, словно прищепка.
Обладательница юбки кружилась, и Петрович вместе с ней, как на карусели.
Ветерок красиво трепал поясок его халатика.
— Уи-и-и! — пищал счастливый Петрович, отцепляясь от одной юбки и перепрыгивая на другую.
И продолжая кружение по залу.
Так он допрыгал и до меня.
В первый миг мне показалось, что мне на подол просто кто-то наступил.
Но, мельком оглянувшись, я увидела толстый снаряд, прицепившийся мне на платье.
Счастливый снаряд.
Потому что глаза у Петровича, хоть и смотрели в разные стороны, а были наполнены счастьем.
Холодея от ужаса, я кружила этого гедониста на платье и делала отчаянные знаки Орландо.
— Что такое? — подозрительно спросил тот. — Вы же не заигрываете со мной так странно, Эстелла? Это выглядит пугающе. Как будто вы мне голову хотите оторвать.
— Вообще-то следовало бы! — сердито зашипела я.
— Что такое?
— Петрович у меня на хвосте! Вот что такое!
Орландо глянул мне через плечо. Петрович все еще волочился, прикрепленный к моему платью, и тянул радостное: «Уи-и-и!».
Орландо посерьезнел и коротко кивнул.
— Сейчас мы решим эту проблему! — и он уверенной рукой направил меня прочь от танцующих.
Следом за нами с ловкостью индейца последовала и Анника.
Мы кружились и вальсировали сначала до края зала, потом в дверях, а затем и в коридор прокружились.
Тут Орландо остановился, юбка моя прекратила бешено вращаться, и отяжелевший Петрович шлепнулся на пол с подолом, зажатым намертво в клюве.
— Попался! — налетела на него Анника.
Она ухватила его за бока и отодрала от моего платья.
Петрович был совершенно косой.
— Ой, — проговорил он. Глаза его вращались в разные стороны. — Что-то мне не хорошо…
— Этого только не хватало! — вскричала Анника, отстранив от себя пьяного Петровича и держа его на вытянутых руках. — Его сейчас стошнит?!
— Не должно, — ответил Петрович, прислушиваясь к бурлению в собственном организме.
— Быстрее на воздух! — скомандовал Орландо, и мы дружной толпой ломанулись вниз по лестнице, к выходу.
— Петрович, терпи! — вопила Анника, таща его, ошалевшего, на вытянутых руках. — Терпи, миленький!
— Терплю, — смиренно отвечал Петрович, хотя выражение его куриного лица становилось все страннее и страннее.
Мы вывалились в темноту и прохладу летней ночи, и Петрович вдруг издал душераздирающий крик.
— Что, что?! — ахала Анника. — Тошнит? Живот крутит?!
— Кудах! — орал Петрович, пуча глаза и вытягивая шею. — Твою куриную мать за ногу!
Я только сейчас сообразила, что он расщедрился на очередное яйцо!
И оно будет посерьезнее, чем алмазное?! Потому что Петрович никак не мог его исторгнуть?!
— Да что с тобой такое?! — пискнула Анника. И тут Петрович исторг. Яйцо покатилось по брусчатке, звеня, и я кинулась его ловить.
Красивое блестящее яйцо, выточенное из нежного розового перламутра.
Оно было на трех гнутых золотых ножках в виде стилизованных львиных лап, и украшено золотыми, с бриллиантами, меридианами, золотыми стеблями ландышей с жемчужными цветами и эмалевыми светло-зелеными листьями.
На верхушке яйца поблескивала золотая, в бриллиантах и рубинах, герцогская корона.
Я, поднимая яйцо, нечаянно потянула ее, и она отскочила. Яйцо распалось, раскрылось шестью лепестками, по краям украшенными золотыми нитями с вкрапленными в них алмазами, и в яйце оказались два новеньких, блестящих золотых обручальных кольца.
— Совет да любовь, — всхлипывал пьяненький Петрович, бессильной тряпочкой свисая с рук Анники.
— Петрович!.. — только и смогла вымолвить я.
Это ж надо, так ради меня расстараться!..
И за всеми этими переживаниями мы не заметили, что из кустов за нашей компанией наблюдает продрогшая и злая Ферро!
Ее искусанные губы со стершейся помадой искривила недобрая улыбка.
— Так вот откуда она берет яйца, — прошипела Ферро, внимательно рассматривая Петровича.
Облезлую нелепую курицу в розовом халате.
— Ну, что ж…
Она замолчала, и молчание это было очень нехорошим…
Глава 47
С утра Петровичу было худо.
То ли объелся, то ли перепил. То ли слишком много впечатлений выпало на его куриную голову.
Он лежал в своей мансарде, высунув голову из окна, и отказывался есть. Только пил, и пил много.
Кажется, у него было похмелье. Но он ни в чем не раскаивался.
Но нам с Анникой было не до него.
Нотариус привез нам документы на право владения всеми фермами Ферро, и я так и села.
Это действительно была огромная империя! Сто двадцать три фермы, разной площади, с разным количеством работников, с овощами и с живностью в виде птицы, коров, свиней… Проиграть в карты все это — сущее безумие!
Анника лихорадочно подсчитывала наши предполагаемые доходы.
Даже с учетом жалования работникам в несколько серебряных сумма получалась такая большая, что бедняжка не могла посчитать.
— Ой, — шептала она, прижимая ладони к щекам, — ой… я таких цифр не знаю…
— Не беда, — беспечно ответила я. — Мы наймем тебе гувернантку, она тебя научит этим цифрам. А теперь знаешь что? Поедем по нашим новым фермам, заплатим людям жалование. Думаю, никому оно лишним не будет. Ну, и объявим им наши новые правила.
— Никаких штрафов! — вскричала Анника радостно.
Я погрозила ей пальцем.
— Лентяям и вредителям их не избежать, — сказала я. — Если человек спит, а огород чахнет…
— Да нет таких, нет! — с жаром убеждала меня Анника. — Все работники прилежные и трудолюбивые!
— Ну и отлично!
Нам пришлось заехать в город, разменять золота, чтоб у меня в руках было достаточно серебряных монет — заплатить жалование, которое Ферро людям давненько не выдавала.
И золота этого было достаточно много.
Мы ездили целый день, раздавая деньги, рассказывая о новых правилах и о «Дешевой лавке», которая начала свою работу.
Отныне вся продукция должна была продаваться через лавку у нас на участке, с красивой вывеской и приветливыми продавцами.
— Думаю, — важно заметила я, — что цены можно снизить, если продавать все подряд. Не по пять, а по четыре медяка за мерку. Это будет справедливо.
— И все-все у нас, в нашей лавке, которую отстроил плотник? — воскликнула Анника.
— Да, именно там, — подтвердила я. — Все свежее, чистое, красиво упакованное. Не гнилое и не испорченное. Дары от самой матушки природы!
Со своей миссией ездили мы настолько долго, что старушка Мидоуз притомилась, натрудила копыта и обратно, домой, шла неторопливо.
Анника заснула, прижав к себе
