мной? — привстал на локте Роберт.
«Круто поворачивается дело, — отвернулся от него Иван Андреевич. — Не рано ли говорить всю правду?..» Он не мог смотреть человеку в глаза и увиливать от прямого ответа. Даже если бы захотел, все равно не получилось бы.
— Ничего... Что же я смогу?.. Ничего... — путаной скороговоркой пробормотал он.
В комнате напряглась тишина. Мрачную подозрительность множила каждая минута промедления. У Ивана Андреевича заныло сердце — этак нетрудно упустить все доброе, хорошее, что наметилось в разговоре.
— Нормального человека намерен сделать, вот что! — в сердцах выговорил Иван Андреевич, глянув в глаза Роберта. — Иначе с вами по-иному займутся. Подопытный... Никуда вас не выпустят, наблюдать будут. А я хочу бежать. И вам советую... Вместе со мной. Но для этого силы нужны, потренировать надо себя. Подумайте над моими словами. Если согласитесь, то нельзя терять времени, надо готовиться...
«Вот и вся правда! — враз опустошился Иван Андреевич. Он опять сел рядом с Робертом. — Теперь все... Пусть сам решает».
— Выбирайте, — вздохнул Иван Андреевич. — Может быть, останетесь под куполом... Вы ведь тоже здесь делали войну. Вольно или невольно принимали участие.
— Не знал я... Научный Центр... Об этом и говорили нам. Догадывались, конечно, больно засекречено... Да ведь и большие деньги не забывались. Чего же выбирать... Пропаду здесь, погубят. Денег жаль, много причитается. — Роберт пристально посмотрел на профессора: — Неужели не заплатят?
— Этого я не знаю. Мне здесь не жить — вот это уж точно. А вы... глядите. Я все сказал.
— Все ясно, профессор. Пропаду я. Помогите... Давайте вместе отсюда...
В эту ночь они не сомкнули глаз.
Всю ночь Жак слышал дудуканье голосов в комнате солдата. «Далеко шагнул профессор!» — завистливо вертелось в голове. Не важно, о чем они говорят, главное, что солдат подал голос, значит, нормальный человек опять. Иначе бы с кем толковать профессору?
Утром Жак прильнул к окну своей квартиры. Пойдет ли Петраков докладывать Гровсу? Может быть, он по телефону? О серьезнейшем деле — по телефону?! Наверняка Гровс вызвал бы к себе по такому важному случаю.
На улице было пасмурно. Далеко за куполом медленно тащились рваные облака. Быть дождю.
Прошло время для утренних докладов, минул час завтрака, а Петраков так и не появился. Мудрит профессор. Он строго предупрежден о здешних порядках, а вот сидит небось в солдатской келье и не помышляет о докладе. Ясное дело — мудрит...
Жак считал, что теперь, как никогда, надо быть в курсе всех дел. Что доложит Петраков? Какие выводы сделает Гровс? Определится ли вознаграждение за дальнейшую работу Жака?.. Очень важно сейчас чаще видеться с Гровсом — все пути ведут к нему.
Гровс принял Жака после обеда, занимаясь подсчетом на портативной, как записная книжка, вычислительной машинке. У окна сидел Хаббарт и записывал.
— Наши первые цифры — прикидка — ошибочны. Для нормального ухода за укомплектованным населением городка потребуется не так уж много специалистов. Основание для такого вывода — закончившийся эксперимент над солдатом. Не записывай, вот готовые расчеты, передай на континент. — Гровс двинул бумагу по столу, Хаббарт тут же подхватил ее, — Слушаю, господин Сенье. Что-нибудь новенькое принесли?
У Жака для старика были припасены бодрые слова. Но он тут же сообразил, что излишнее бодрячество в деловой обстановке не к месту, и заговорил тихо, озабоченно:
— Господин Гровс, в прошлый раз я наболтал лишнего. В запальчивости чего не наболтаешь. Извините. Из-за этого и пришел.
— Ладно. — Гровс уловил: играет Жак, в артисты бы ему.
Жак понял, что Гровс разгадал его, но этим не огорчился. Проформа соблюдена, а дальше он будет гнуть свою линию.
— Ночью я слышал разговор в солдатской квартире. Будто бы два голоса. Извините, но я был вынужден попристальней... Я все же руководитель эксперимента над солдатом... — И, помедлив, покосился в сторону Гровса, наклонившегося над цифрами: какова реакция? Никакой, будто ничего не слышал. Ладно... Это вовсе не означает, что ты останешься бетонным монолитом. — Я нахожу, что солдату рано еще разговаривать. Но вместе с тем сам же слышал голоса... Мне жутко было... Уж не заговаривается ли Петраков? Не исключено, что жизнь под куполом не прошла для него бесследно.
Разогнулся, хрустнул костями Гровс. И Жак с ужасом увидел, что он... смеется. Эти блестки в глазах... Маленькие злорадные блестки!
— Позвольте доложить вам, господин Сенье, — вежливо до приторности заскрипел голос Гровса. — Если Петраков не сообщает, то это не значит, что мы ничего не знаем. Не так ли, Хаббарт? — И тот согласно закивал. — Солдат действительно заговорил — вот какая новость! В отличие от тебя, Жак, я не боюсь ответственности доложить об этом на континент. Считаю неправильной твою позицию, Жак. Работать так нельзя... Сегодня же, немедленно, слышишь, Хаббарт, передай о наших изменениях...
— Конечно! — вскочил Хаббарт со стула.
— В связи с производственной необходимостью — так и передай — руководство экспериментом над всеми солдатами беру на себя.
Жак покрылся холодным потом. Его лицо судорожно кривилось.
— А как же иначе?.. Наступает время стричь купоны. За солдат много дадут, вы не промахнетесь. Может быть, и в должности повысят за чужие труды, у нас так бывает, в самый Центр возьмут. Все вам — в первые руки...
— Вот ты, Жак, действительно заговариваешься.
Разговор прервался. Гровс в раздумье смотрел на Хаббарта — тот, понимая взгляд, словно превратился в сжатую пружину.
Отступить бы Жаку, да куда отступать? Какие надежды можно согревать в душе, когда уже отстранен от руководства экспериментом? Теперь жди крутых мер. Даже спрашивать нечего, как поступит Гровс. Плохо поступит! Это хорошо знают в научном Центре, все повадки Гровса известны.
— Я же говорил... Ну, как решим? — Гровс надламывал в суставах пальцы, отчего они казались пересушенными.
На что ты посягнул, Жак? На интересы самого Гровса. Не такие вокруг дураки, уважаемый господин Сенье, чтобы не понимать. Уж не захотел ли заменить собой Гровса во всем научном Центре? В жизни немало было случаев, когда бессильная бездарь претендовала на самый высокий престол. Сколько из-за этого проливалось крови, расходовалось средств, сил, времени! Как это мешало нормальной жизни очень многих людей, да каких людей! Знатных, богатых, способных перевернуть весь мир. Бездарные, маломощные карлики в конце концов уходили с арены, конечно же, не по своей воле, кончали жизнь или на плахе или в полной
