Воздух пропитан едким запахом дыма и крови, словно тьма запятнала атмосферу. Земля под ногами — кладбище битого стекла и обломков, остатков хаоса, развернувшегося всего несколько часов назад. Я рассматриваю открывшуюся передо мной сцену, не в силах игнорировать жуткую тишину вокруг нас.
Я стою среди обломков вместе с Алексом, и мое сердце тяжелеет от груза нашего общего горя. Мое тело болит от бесчисленных царапин и синяков, каждый из которых является ярким напоминанием о насилии, которое мы пережили вместе. Но не только физическая боль преследует меня — я знаю, что здесь пролилось так много крови как наших врагов, так и наших союзников.
Лицо Алекса отражает мою усталость, его голубые глаза затуманены печалью. Его сильные руки обнимают меня, даря утешение и защиту, несмотря на следы битвы на них. Мы цепляемся друг за друга, как выжившие после кораблекрушения, отчаянно ищущие утешения среди опустошения.
— Так, Винсента подлатали, теперь твоя очередь, — говорит Ева, прежде чем одарить Алекса натянутой улыбкой.
— Я сказал, что со мной все в порядке, — ворчит он, не желая ослаблять хватку на мне.
Ева кладет руку на бедро.
— Ты действительно хочешь, чтобы твоя девушка заставила тебя снять рубашку, или ты будешь большим мальчиком и позволишь мне промыть рану от пули, пока в нее не попала инфекция?
Я вырываюсь из объятий Алекса и смотрю на него. Он поджимает губы, прежде чем проворчать:
— Почему она стала твоей лучшей подругой?
— Я могу ответить на этот вопрос, — вмешивается Ева. — Потому что я, чёрт возьми, потрясающая, вот почему. А теперь снимай рубашку.
Я пожимаю плечами и улыбаюсь ему.
— Она права. — я улыбаюсь, пожимая плечами и предлагаю ему сделать то, что просит Ева.
Алекс закатывает глаза, но начинает расстегивать рубашку. Когда он обнажает свою широкую грудь, я вижу бинты от ножевой раны на его боку.
— Его ударили ножом ранее. Это, вероятно, тоже нужно снова промыть.
— Господи, — шипит Ева. — Возможно, вам двоим стоит серьезно задуматься о кардинальных переменах в жизни после такого.
Когда Алекс снимает рубашку, я вижу, что пулевое ранение не такое серьезное, как я предполагала, но от его вида у меня все равно скручивает живот. Ева кладет на стол аптечку, которую она принесла с кухни, и приступает к делу. Ее прикосновения нежны, когда она очищает и дезинфицирует рану, но я вижу боль, запечатленную на лице Алекса.
— Черт, — шипит он сквозь стиснутые зубы.
Ева смотрит на него, приподняв бровь.
— Ты ведешь себя как ребенок для такого большого парня, ты знаешь это?
Алекс качает головой.
— Это, блядь, больно.
— Ну да, это же пулевое ранение, — ворчит Ева, и я не могу не почувствовать благодарность за ее присутствие. Несмотря на ее грубое поведение, у нее золотое сердце, и она готова на все ради тех, кто ей дорог.
— Где ты этому научилась? — спрашивает Алекс, пока Ева готовит стерилизованную иглу и нить, чтобы зашить рану.
— Моя мама была медсестрой скорой помощи, а я выросла в доме, где было много братьев. Кто-то всегда получал травмы. Наверное, так и научилась, — объясняет она.
Алекс вздрагивает, когда Ева начинает зашивать рану. Я вижу, как напрягается его тело, пытаясь сдержать боль. Мне хочется протянуть руку и взять его за плечо, но лучше оставить его в покое и позволить Еве делать свою работу. Она заканчивает довольно быстро, и я наблюдаю, как она аккуратно накладывает повязку на рану, ее движения осторожны и точны. Кожа Алекса покрасневшая, когда он поднимает взгляд на Еву и слабо улыбается ей.
— Спасибо, — бормочет он хриплым голосом.
Ева кивает ему, но ее взгляд скользит по мне.
— Амелия, я… я сожалею о твоем отце, — говорит Ева мрачным тоном.
Я думаю о теле моего отца, которое находится всего в одной комнате от меня, окруженное другими телами, включая Изабеллу.
— Спасибо, — отвечаю я ей, глядя на обеденный стол, теперь заваленный окровавленными тряпками. — По крайней мере, мы все выжили.
— Да, — говорит Винсент, входя в комнату. — Но какой ценой?
Его глаза встречаются с моими, наполненные печалью, которая грозит снова разбить мне сердце.
— Я думала, ты должен отдыхать, — говорю я ему, пытаясь разрядить обстановку.
Винсент отмахивается от моего комментария взмахом руки.
— Я в порядке. Это просто поверхностная рана.
Ева фыркает на его небрежное отношение к своей ране.
— Вы, ребята, действительно кучка идиотов. Вы знаете это?
Мы все слабо смеемся над ее словами, благодарные за то, что на мгновение отвлеклись от ужасов этой ночи. Но когда смех утихает, груз наших потерь снова тяжело ложится на наши плечи.
— Что будем делать, сестренка? — нарушая повисшую над нами мрачную тишину.
— Мы позвоним Энтони, — заявляю я. — Он знает, что делать дальше.
Голова Винсента падает.
— Его больше нет.
— Что значит, нет? — спрашиваю я в замешательстве.
— Его тело на кухне, — объясняет Винсент. — Он был первым, кто заподозрил, что задумала Изабелла, и, думаю, когда он столкнулся с ней, она его убила. Полагаю, это было примерно в то время, когда я пришел, а дальше… ну, вы, знаете сами.
Мы все сидим в тишине, не зная, что делать дальше. Люди, которые руководили этой семьей, пока мы были детьми, мертвы. Что нам остается делать? Я тяжело сглатываю и напоминаю себе, кто я такая. Я дочь своего отца. Я Амелия, мать ее, Кинг.
— Мы вызовем людей, которые помогут нам прибраться, — твердо отвечаю я, стараясь не выдать, что мысль о том, что кто-то придет в наш дом, чтобы избавиться от тел моих родителей, вызывает у меня желания свернуться в клубок и разрыдаться.
Винсент скрещивает руки на груди и качает головой.
— А что насчет отца?
— Что ты имеешь в виду? Я не вижу у нас другого выбора, кроме как убрать тела. Мы же не можем вызвать полицию, — отмечаю я.
— Я не об
