меня, здесь никого нет. Вновь закричали, и теперь я определила, что звук доносится снизу. Это была женщина.
– Нет! Нет! Пожалуйста! Я не знаю!
Слова захлебнулись в вопле. Так кричать можно только от очень сильной боли. У меня скрутило живот: едва успела подскочить к раковине.
Крики перешли уже в визг, но вдруг резко прекратились. То ли несчастная потеряла сознание, то ли там, внизу, решили, что на первый раз мне достаточно. На четвереньках я обшарила весь пол и обнаружила в углу, под кроватью, отдушину. Вот почему так хорошо слышно. Я попыталась закрыть отверстие подушкой, но, во-первых, как оказалось, это слишком эфемерное препятствие для звука, во-вторых, и кровать, и стол были привинчены к полу, так что добраться до отдушины, чтобы законопатить ее надежнее, не представлялось возможным.
Я прислонилась к стене. Тело колотила дрожь. Вот что он имел в виду, когда говорил о тех, кому придется расплачиваться. Какой умный ход! Какой дьявольски умный и жестокий. До этих пор я не подозревала, насколько Пастыри уже не люди. Это не садизм или ненависть. А холодный расчет ученого, проводящего эксперимент. Чувствовал ли себя Менгеле богом в лаборатории Освенцима?
Это стало повторяться каждый день. Или ночь. Определенного времени не было, чтобы сделать сеансы еще мучительнее. Я жила со сжатой пружиной в груди, ожидая, когда воздух расколется очередным криком. Ни днем, ни ночью сон не мог быть надежным убежищем. Пытали и мужчин, и женщин. Я различала среди криков и неясные слова, но вскоре поняла: нередко, после того, как была выжата вся информация, процесс продолжался исключительно для меня.
Тогда я не выдержала: начала барабанить в дверь, биться о стены, кричала и умоляла их остановиться. Скорчившись в углу, зажав уши, я рыдала и хотела одного – умереть. И это желание не только заслонило все остальное, но и показалось единственным выходом. Пусть я не могу помочь этим людям, так хоть избавлю от лишних мучений.
Но как? Разбить голову о стену? Ненадежно, и вряд ли хватит духу. В камере была раковина, но отверстие слива было слишком большим. Тканью оно не затыкалось настолько, чтобы можно было набрать достаточно воды. И вдруг я заметила рядом с дверью торчащий обрубок железки. Совсем небольшой, но достаточно толстый, чтобы выдержать мой вес. Возможно, раньше здесь шла перегородка или еще что-то. Это меня уже не интересовало. Но из чего сделать петлю? Я перерыла все тряпки, но они были или малы, или слишком толсты. В отчаянии заколотила кулаками в стену, и подвеска на груди подпрыгнула. Точно! Проклятый камень привел меня в этот мир, пусть поможет уйти отсюда. Устроим портал! Пусть не так, как представлялось, лишь бы это закончилось.
Я встала на стул, скрутила кожаный ремешок (прочный, если сделать все быстро – выдержит), зацепила за штырь, удобно изгибавшийся на конце, и приготовилась. Что там положено перед смертью? Вспомнить всю жизнь? Мне не хотелось ничего вспоминать, не хотелось ни о чем думать. Ладони вспотели, и виски сжимало страхом. Но боялась я не смерти, а того, что не успею до очередного сеанса, который мог начаться в любую минуту. Ну, всего одно движение – оттолкнуть опору под ногами. Я уже напрягла мускулы, помню, что смотрела в окно, и там в этот момент пролетела птица – редкое событие. А у меня вдруг перехватило дыхание. Откуда здесь этот крюк?..
Так вот чего он хочет! Освободить сына от необходимости судить экс-любимую. Для этого мне и оставили подвеску. Шанс раскаяться! И избавить Диму от лишних страданий.
Я аккуратно освободила ремешок, слезла со стула и легла. По телу пробегала дрожь. Я знала, что вот-вот начнется сеанс: они, без сомнения, за мной наблюдали. Никого я не спасу своим самоубийством. Под каждой камерой этого этажа творится то же самое.
Я закрыла глаза и постаралась расслабиться, но все равно мускулы живота дрогнули, когда засвистел крик.
29
За неделю до суда пытки прекратились. Первые два дня я не знала, как это объяснить, и с тревогой ждала. А потом наконец-то выспалась. Постепенно возвращался аппетит. Теперь уже подносы не оставались нетронутыми. Конечно, я понимала, что это объясняется желанием вернуть нам нормальный вид перед судом, но не видела смысла доводить себя до истощения. Посмотрим, думала я, как получится отыграть эту сцену. Решимость использовать малейшую возможность испортить Полоцкому праздник поддерживала.
Однажды ужин принес надзиратель, и, поставив поднос на стол, холодно сообщил, что суд состоится завтра. Что ж, я поела и легла спать пораньше. Силы еще пригодятся. Однако сны были наполнены тревогой, я несколько раз просыпалась и поначалу обрадовалась рассвету, который нес окончание неизвестности. Но потом страх вернулся, коварно ударив под дых. Я не смогла съесть и кусочка и с трудом сдерживала нервную дрожь перед вошедшим охранником. Мне принесли новую одежду, гребень и зеркало. Сердце стучало, как погремушка. Развернув сверток, я вскрикнула: это был наряд Пастыря. Только из простой серой ткани и без плаща.
– Я не стану это надевать!
– Очень жаль, – спокойно ответил мужчина. – Но тогда вас оденут силой.
У меня еще была надежда увидеть ребят по дороге на суд. Но не удалось: едва я привела себя в порядок, незаметно спрятав кулон за воротник, охранник надел наручники, а потом накинул мне на голову черный тканевый мешок. Держа за руку, вывел из камеры. Мой проводник был очень аккуратен, я старалась услышать – идет ли рядом еще кто-нибудь, но ткань мешка шуршала при малейшем движении.
Пройдя, казалось, через весь Луилир, мы вышли на улицу. Свежий прохладный воздух даже через ткань пьянил не хуже вина. Еще коридор и вот слышно, как урчат моторы автомобилей. Меня опять посадили на заднее сидение, стиснув с двух сторон, и машина поехала. Это выглядит странным, но лишь в дороге я задумалась: каким будет приговор. Безусловно, суровым. Значит, или пожизненное или… Пару недель назад я хотела себя убить, но теперь мысль о смерти заставляла меня дрожать. Было очень стыдно, я понимала, что спутники чувствуют этот трепет, но ничего не могла поделать. Впившись ногтями в ладони, я с трудом взяла себя в руки. Нужно выглядеть достойно. Держаться до конца. Хотя бы ради ребят.
Когда машина остановилась, мне помогли выйти и вновь куда-то повели. Поднявшись по лестнице, мы пересекли – как показалось – длинную комнату. Потом меня усадили на что-то жесткое и освободили руки, но лишь на минуту. Я даже не успела потереть затекшие запястья. Аккуратным движением
