Штаты. От всего сердца желаю вам, Эвелин, самой счастливой жизни с вашим супругом.
Эвелин Спенсер кивнула и улыбнулась, вспомнив, должно быть, Джейкоба.
– Я приложу все усилия к тому, чтобы так и было, – ответила она наконец. – И бессонными ночами буду думать о том, что вы сказали мне по поводу телеграммы от вашего лондонского друга.
Вэй Лун снова обвел взглядом двух молодых людей, сидевших напротив него, и в его сердце вдруг родилась симпатия к ним. Они ему нравились. Нравились, несмотря ни на что. Он всегда испытывал слабость к сломанным вещам. Всегда старался помочь их починить. Потому, быть может, что когда-то и сам был таким же. А потом снова взял блюдо, на котором лежало печенье с семенами лотоса, и протянул его Эвелин.
– Съешьте, дорогая, хотя бы одно. Не можете же вы уехать из Китая, не попробовав семян лотоса.
XLVIII
Когда Клод, Хуберт и Элис вошли в дом, он показался им странным. Как будто стены понимали, чтó они совершили, будто они откуда-то узнали, что эти трое только что сожгли в промышленной печи тело человека. Элис была вынуждена привыкать к дому несколько секунд, чтобы почувствовать себя в нем относительно комфортно, перестать ощущать себя судимой всем, что ее окружало.
И тем не менее дом, приобретенный Клодом Ожье в зоне Французской концессии, был просто великолепен. Не далее как вчера вечером – Элис до сих пор не верилось, что это произошло всего-навсего вчерашним вечером, – они с Эвелин пили на этой улице чай, усевшись в тени банановых деревьев. Клод вошел первым и пригласил их последовать своему примеру еле заметным жестом, как будто Хуберт и Элис обладали неоспоримым правом войти в этот особняк без соблюдения излишних формальностей. Словно то, что они только что совершили втроем, отменило все внешние условности, которые уже не имели между ними никакого смысла. Клод все еще был бледен и слегка дрожал. Когда Хуберт привел в действие плавильную печь, внутри которой находился ящик из художественной галереи, а в нем – тело Монти Дауда, Клод выглядел так, будто еще чуть-чуть – и он лишится чувств.
Было же время, вспомнила вдруг Элис, и не очень далекое, когда они с Эммой, прогуливаясь по рынку, шутливо болтали о Клоде Ожье. Эмма тогда предложила ей способ с ним познакомиться: «Тебе бы подстеречь его в отеле, в каком-нибудь узком коридорчике, и уронить что-нибудь на пол: вот пусть и поможет тебе эту штуковину поднять!» И вот она находится не где-нибудь, а в великолепном особняке этого джентльмена, и сегодня вечером она побывала на одном из промышленных предприятий семейства Ожье и, стоя рядом с ним, смотрела, как огонь пожирает труп. Разумеется, предугадать такое развитие событий было почти невозможно.
Хуберт обратил на нее удивленный взгляд, и Элис поняла, что, сама того не ведая, улыбалась своим мыслям.
– Прошу меня извинить, – шепнула она ему, чувствуя, как накопленные переживания вот-вот прорвутся нервным хохотом. Она попыталась сдержаться: внезапный хохот в данных обстоятельствах никак не мог считаться уместным. – Наверное, меня безмерно радует, что все прошло как по маслу.
Хуберта, очевидно, не смутила ее улыбка в имеющихся обстоятельствах – скорее наоборот. Он ответил ей теплым, сочувственным взглядом, но прежде, чем успел хоть что-то сказать, к ним обоим обратился Клод Ожье:
– Хотите чего-нибудь выпить? Правда, могу предложить только по стакану воды – ничего другого сейчас в доме нет.
Дом оставался полупустым, необитаемым, в огромной гостиной тут и там беспорядочно стояли предметы мебели, укрытые простынями. Среди этого пространства Клод выглядел не менее растерянным, чем его гости.
– Большое спасибо, но мне ничего не нужно, – прозвучал ответ Элис.
– Мне тоже, – эхом отозвался Хуберт. – А вот тебе, наверное, не помешает на что-нибудь прилечь и немного отдохнуть.
Клод нервно усмехнулся.
– Определенно, это пошло бы мне на пользу, – сказал он. – Как и что-нибудь крепкое вовнутрь, но, чтобы все это получить, мне, боюсь, придется вернуться в отель и закрыться в номере. Сейчас я не чувствую себя в настроении отправиться в паб или в какой-нибудь ночной клуб. А если начистоту, то думаю, что не буду пребывать в подходящем настроении еще довольно… – И растерянно поглядел вокруг себя, будто потеряв нить разговора. После чего, явно смутившись, вновь остановил на них свой взгляд. – Прошу меня извинить: даю слово, я далеко не всегда веду себя подобным образом.
Хуберт сочувственно ему улыбнулся.
– То, что мы сделали сегодня и что случилось вчера… – Он как будто подбирал нужные слова. – Совершенно нормально, что это так сильно на тебя подействовало. Ничего плохого в этом нет. Это говорит только о том, что до сих пор твоя жизнь была безмятежной.
Клод довольно долго молчал, не сводя глаз с Хуберта и Элис, прежде чем решился что-то сказать. А когда заговорил, то выглядел уже более спокойным.
– Вы не обидитесь, если я не пойду с вами в отель? – спросил он. – Мне бы хотелось какое-то время побыть одному. Я далеко не уверен, что у меня есть желание прямо сейчас увидеться с Джейкобом или Эвелин. У меня такое чувство, что стоит Джейкобу взглянуть мне в глаза, как он тотчас же догадается обо всем, что случилось.
– Будем ждать тебя в отеле, приходи, когда сможешь, – постаралась подбодрить его Элис. – Поднимайся к нам на последний этаж за моральной поддержкой, если она понадобится. Можем вместе поужинать.
Итак, Хуберт и Элис распрощались с Клодом Ожье и отправились пешком в сторону Нанкин-роуд. Стоял превосходный вечер, чего Элис до этой минуты просто не замечала, с самой подходящей для пешей прогулки температурой. По обеим сторонам широкого проспекта, отделявшего Французскую концессию от Международной, под легким ветерком трепетали кроны деревьев. Пахло весной, и этот запах возвещал о начале чего-то нового. Хуберт молча шагал рядом с Элис. И в его походке, и в выражении его лица было что-то такое, что приносило Элис умиротворение. Такой тихий. Возможно, чувствует облегчение. Совершенно спокойный.
– Спасибо тебе, что вызвалась с нами пойти. Ты очень нам помогла, – сказал он по пути в отель. – И еще спасибо за все, что вы с сестрами сделали для нас вчера. Я бы ни за что не справился со всем этим один, если бы Маргарет не взяла в свои руки бразды правления. В ту секунду, когда я увидел Джонатана с ножом в руках, а потом – мертвое тело на кровати, мой мозг просто отключился. Я был в такой прострации, что…
Он не договорил, и фраза повисла в воздухе, поплыв по теплым волнам бриза, под которым трепетали листья банановых деревьев.
– Пустяки, не за что, – ответила Элис, не зная, что еще можно на это сказать, хотя сказать ей хотелось очень многое. Когда Хуберт так поступал, когда он открывал свое сердце и позволял в него заглянуть, ей редко удавалось оставаться равнодушной.
Хуберт тихо рассмеялся.
– Пустяки? Это больше, чем можно было бы ожидать от кого угодно в любой ситуации. Я даже не знаю, как мне расплатиться за это, как вас отблагодарить.
Элис вовсе не хотелось, чтобы Хуберт как-то с ними за это расплачивался. Она всего лишь хотела, чтобы он продолжал улыбаться, чтобы улыбался все чаще и прекратил постоянно от нее бегать. Однако ничего подобного она не сказала.
– А правду говорят, что летом старики и дети разводят на пляже костры и пекут на огне раков? – спросила она вместо этого. – Что они устраивают праздник и зовут на него рыбаков, когда те под вечер возвращаются на берег?
Хуберт в некотором замешательстве повернулся к ней.
– Да, думаю, так и есть. Такое довольно часто бывает.
– Хочу как-нибудь туда сходить, – сказала Элис. – Ты бы не отказался пойти со мной? Это было бы отличным способом со мной расплатиться.
Бледные щеки Хуберта вспыхнули в сумерках ярким румянцем.
– Мне бы очень хотелось пойти с тобой, – отозвался он. – Честно говоря, я был бы просто счастлив.
Элис наконец остановилась и с улыбкой взглянула на него. Хуберт поперхнулся и отвел взгляд, опустив глаза в землю. Элис уже привыкла к тому, что Хуберт избегает ее взгляда, однако на этот раз все было совсем не так, как прежде. Теперь это было уже не то нелюдимое и мучительное действие человека, который знает, что за душой у него слишком много такого, что необходимо скрывать. Когда же Хуберт поднял голову и его зеленые глаза встретились с ее глазами, Элис не смогла сдержаться. Она сделала шаг к нему и, встав на цыпочки,
