подмигнул.
Ба-а-а! Крысёныш!
Это был тот самый «шакал» из парковой банды подростков: худой, остроносый и всё с тем же пакетом из серой мешковины, из которого, как и в прошлый раз, вызывающе торчали кончики текстолитовых рукояток нунчаки.
— Ага! — злорадно пробормотал я, изо всех сил скрывая свое удивление от столь неожиданной встречи. — Как коленка, Михаил, не беспокоит?
— Нисколечки, я привычный, — усмехнулся пацан. И от этого стал еще больше похож на хитромордого грызуна.
Я обернулся к Сотникову, всё это время тихо ухмылявшемуся за моей спиной.
— И зачем был нужен тогда весь этот спектакль?
— Скорее, для них, чем для тебя, — ответил шеф. — Всегда полезно немного попрактиковаться в полевых условиях. Это они, можно сказать, к тебе приглядывались.
— Вы так говорите, шеф, будто эти… — я указал на детей, — ваши штатные сотрудники.
— Я — Племянник, такая у меня агентурная кличка, — гордо сказал Женька.
— А я — Пан Тадеуш, — в тон ему сообщил мне Мишка.
— Что еще за пан? — удивился я. — Поляков в нашем городе я что-то не припомню.
— Я не за поляков, — пробурчал Мишка. — Я в честь каратиста, Тадеуша Касьянова — знаете такого?
— Как не знать, — кивнул я. — Я в свое время…
И вовремя прикусил язык, а чтобы скрыть замешательство, закашлялся. А ведь чуть не сказал: я в свое время интервью у него брал, когда он уже был заслуженным тренером России. Вот уж поистине, старый Мазай разболтался в сарае!
Между тем Мишка с Женькой испытующе смотрели на меня. Нужно было как-то выкручиваться.
— Я в свое время все фильмы с ним смотрел, — стал я хвастаться, сочиняя на ходу.
— Здорово… — завистливо протянул Пан Тадеуш. — А я — только «В зоне особого внимания». Ну, и еще вот, три дня назад ходил на новый, «Пираты двадцатого века» называется. Два раза уже ходил, и ещё пойду.
— В общем, иногда будем держать связь через них, — подытожил нашу трогательную встречу Сотников. — Весточку передать или записочку… Ребята толковые, живут в этом доме, найти их легче легкого. Мишка, кстати, на одной с тобой лестничной клетке живет.
Я еще раз глянул на остроносое лицо подростка и даже похолодел на мгновение от внезапной догадки.
— А фамилия у Мишки есть? — уточнил я.
— И еще какая, — подтвердился шеф. — Самая, можно сказать, героическая. Михаил Корчагин! Как тебе?
Ну, вот тебе, бабушка, и Юрьев день, подумал я, украдкой разглядывая своего юного соседа по лестничной клетке. Это ж Анти-Павел из моего двадцать первого века!
Значит, не обманулся я, сразу узрев что-то знакомое в его крысиных чертах лица. И что же получается? Это ты отправил меня сюда, в этот застойный и замшелый, советский и социалистический восьмидесятый год, товарищ Михаил Корчагин?
Ну и ну!
Глава 24
Реальность и не очень
Ладно, с этим Корчагиным пока более-менее ясно, сказал я себе. Пора бы уже окончательно убедиться, стажер, что в этом мире многое очень похоже на твою прежнюю реальность, но только всё, да не всё. Как будто некоторые линии событий и человеческих судеб здесь специально кем-то решительно искривлены, иногада повернуты в другие стороны, а порой и вовсе обращены вспять.
Реконструкция дальнейших событий 1980-го года
(Из воспоминаний Ольги Иноземцевой)
По счастью, у Ольги Иноземцевой даже спустя четырнадцать лет после ее исчезновения сохранились кое-какие нужные связи и полезные знакомства, без которых в нашей стране во все времена любое действительно серьезное дело — швах.
Именно благодаря этим связям и протекциям она могла навести все необходимые ей справки о своем сыне Александре. Нужно было только освежить эти давние знакомства.
, быть может, На самом деле в такой ситуации подчас нет ничего необычного. Ты можешь исчезнуть на долгие годы, побывать буквально в аду, окунуться в самую преисподнюю, на полное и окончательное дно, а потом по счастью или благодаря удаче и везению вернуться назад, в свою прежнюю, обычную и будничную жизнь. И тогда обязательно найдётся на удивление много твоих старых приятелей и знакомых, которые при встрече непременно посетуют: куда это ты запропастился, старик; уже почти месяц тебя не видели, не случилось ли чего?
А для тебя за это время прошла целая вечность, и голова у тебя теперь вся седая, а внутри всё уже выжжено дотла.
Поэтому в скором времени Иноземцева получила вполне утешительные сведения о судьбе Саши. Как она и предполагала, ее давно уже замужняя сестра усыновила мальчика, и он живет сейчас в полной полной уверенности, что папа Коля и мама Таня — его настоящие, истинные родители. Впрочем, теперь мальчиком его можно было называть уже с большой натяжкой: в 1980-м году Александру Якушеву, как значилось в его документах, исполнилось семнадцать лет.
Так что это был уже не росток, а достаточно окрепший молодой дубок, а зрелое дерево просто так не разрежешь по живому.
Однако переговоры с сестрой ни к чему хорошему не привели, а Ольге очень не хотелось объявлять сестре войну.
Прежде всего, она, конечно, хотела пощадить сыновьи чувства Саши. И не стоит забывать, что при этом Ольга все-таки испытывала огромное чувство благодарности к Татьяне за сына. По-женски и по-матерински она отчасти понимала сестру даже в ее завидном упорстве оставить себе неродного ребенка, лишив его законной матери.
Ольга быстро выяснила, что других детей в семье Якушевых не было. При этом младшая сестра почему-то сохранила свою первую, девичью фамилию и вдобавок дала ее Саше вместо мужниной. Ольга сразу поняла, кто в этом брачном союзе является истинной главой семьи, именно женского пола; к тому же Николай был военным, а представители этой профессии как никто умеют подчиняться высшему начальству.
Отсутствие других детей у Якушевых быстро навело Ольгу Иноземцеву на предположение, которое очень скоро выросло в твердую уверенность: один из супругов в этой семье по всей видимости не мог иметь детей по состоянию здоровья. Поэтому Саша стал для них в какой-то мере решением проблемы реализации отцовских и материнских чувств. Правда, в таких случаях мужчины нередко уходят из семьи к другим женщинам, желая иметь от них наследников. Женщины же, как правило, остаются наедине со своим несчастьем. И к тому же у Татьяны был Саша все эти четырнадцать лет.
Ольга не знала, как повела бы себя младшая сестра, появись ее пропавшая старшая спустя год или даже три после своего исчезновения. Но за четырнадцать лет все близкие и друзья давно привыкли считать геологов Иноземцевых погибшими, и теперь Татьяна категорически не желала лишаться сына и перестраивать, а в ее понимании — ломать об колено, свою
