к нормальной жизни с ними, я не смогу сохранить цель этой поездки. Я здесь не для того, чтобы восстанавливать отношения или совершать счастливые путешествия по дорожкам памяти. Я здесь, потому что должна разобраться в логике выходки Хейза.
— Я в порядке. Но все равно спасибо, — говорю я, несмотря на протесты пустого желудка.
Элейн, все такая же невозмутимая, как и прежде, одаривает меня улыбкой, которая так похожа на мою собственную.
— Хорошо. Мы оставим тебе кусочек на завтра.
И вот так она исчезает из дверного проема, как будто ее здесь никогда и не было, — призрак, существовавший только в моем воображении.
Я откладываю пижаму на ночь, и тут необъяснимый холод охватывает комнату, погружая меня в снег ледникового периода. Ритмичное биение моего сердца — единственное, что постоянно убеждает меня в том, что я не впала в какое-то кататоническое состояние.
— Айрис.
Властный голос моего отца звучит из дверного проема, мгновенно привлекая мое внимание, и я действительно надеюсь, что он не заметил, как вздрогнули мои плечи.
В горле запершило.
— Донор спермы.
— Никогда бы не подумал, что ты приедешь к нам в гости, — усмехается он, хотя его болтливый язык совершенно не способен к юмору.
Я прогоняю страх, который, без сомнения, запечатлелся на моем лице.
— Ты знаешь, почему я здесь, — ледяным тоном произношу я. — Я вернулась не ради тебя. Я здесь только за ответами.
— Конечно, да. Ты моя дочь. Как бы тебе ни было неприятно это признавать, мы похожи больше, чем ты думаешь.
В моем взгляде достаточно яда, чтобы парализовать взрослого мужчину, и это взгляд, предназначенный только для моего отца.
— Мы совсем не похожи.
Когда мои кулаки сжимаются, мне хочется зажмуриться от жжения порванной кожи на руках. О, Боже. Как бы я хотела ударить его прямо в лицо. Наверное, я бы так и сделала, если бы была достаточно сильной или имела хоть какое-то представление о том, как драться.
— Как ты узнал?
Майкл прислонился к дверному проему, загораживая выход. Если бы мне нужно было быстро сбежать, я бы вылезла в окно и бросилась к садовым деревьям. Его размеры всегда пугали меня, и поэтому я так боялась, что произойдет, если он когда-нибудь применит ко мне физическую силу.
— Насчет Хейза? — Из-за того, что его лицо в тени, все, что я могу видеть, это белки его глаз и блеск зубов.
— Насчет Хейза.
— Итан Блайт, агент Хейза, является членом моего загородного клуба. Я подслушал его разговор об усилиях Хейза по восстановлению своего имиджа. Он упомянул что-то о дочери спонсора и фиктивных отношениях. Тогда я не придал этому значения, но потом всплыли ваши с ним фотографии, и я сложил все воедино, — объясняет он.
— Откуда ты знаешь, кто агент Хейза? Откуда ты вообще знаешь, кто такой Хейз?
— Мой приятель, с которым я тогда был, Джошуа, — большой фанат НХЛ, и он активно следит за этим видом спорта. Этот ублюдок даже проделал весь путь до Калифорнии ради какого-то спонсируемого мероприятия. — В тоне отца сквозит самодовольство.
Боже мой. Джошуа. Со спонсорской вечеринки. Кусочки головоломки лежали прямо передо мной и ждали, когда я соберу их воедино.
— Я, черт возьми, не могу в это поверить.
— Я же тебе говорил.
Ярость ползет по моему позвоночнику, напряжение в плечах застывает с каждым шагом, который я делаю в его сторону.
— Боже, ты чертов мастер, ты знаешь это? Вместо того чтобы утешать свою дочь, тебе нужно тыкать меня этим в лицо. Ты всегда должен быть прав. Мне не стоило проделывать весь этот путь. Облегчение от осознания не стоило того, чтобы быть высмеянным тобой.
Его губы изгибаются, обнажая зубы в оскале.
— Ты не будешь так разговаривать со мной в моем собственном доме. Я делаю одолжение тебе и твоей матери, разрешая тебе остаться здесь.
С моих губ срывается сдавленный смешок.
— Что? Чувствуешь себя немного униженным, Майкл?
Это выводит его из себя. Отец шагает ко мне, прижимая меня спиной к стене, и раскидывает руки, чтобы обхватить меня с двух сторон. От его сильного одеколона у меня кружится голова, и когда его резкое дыхание обдает мое лицо, я сглатываю панику, заставляющую мое сердце биться о ребра.
Огонь в его голосе чуть выше пламени.
— Ты была лишь занозой в моей заднице на протяжении двадцати трех лет. Это должна была быть ты. Ты должна была покончить с собой той ночью. По крайней мере, Роден не стал бы со мной спорить.
Это должна была быть ты.
Шок — первое, что меня поражает. Потом горе. А потом гнев.
Тот самый гнев, который всегда принадлежал моему отцу, теперь принадлежит мне, и ни одна часть меня не хочет подавлять этого огнедышащего дракона. Я отталкиваю его назад с силой, достаточной для того, чтобы он потерял равновесие, а затем я смотрю на него сверху вниз.
— Ты думаешь, я не хотела быть на его месте? Думаешь, я бы не сделала ничего, чтобы вернуться в прошлое и изменить то, что случилось той ночью? Ты даже не плакал, когда он умер, или во время его похорон. Мне пришлось нести всю эту боль. В одиночку.
Я не узнаю свой голос. Я не узнаю себя.
— Мне надоело терпеть это дерьмо от тебя. Я больше не позволю тебе принимать участие в моей жизни. Я пыталась поддерживать общение ради мамы, но больше так не могу. Ты жалкое оправдание мужчины и еще более смехотворное оправдание отца. Мне надоело ненавидеть себя за то, что ты ненавидишь меня. Мне надоело винить себя за твои ошибки. Это ты подтолкнул Родена к самоубийству, — рычу я, и если бы не адреналин, я бы уже сходила с ума. Я никогда так не разговаривала с отцом. У меня никогда не хватало смелости.
Я ожидаю, что он набросится на меня, но он не набрасывается. Я заталкиваю его в дверной проем и провожаю взглядом его удаляющуюся фигуру. Он отступает назад, когда я хватаюсь за край двери.
— На твоих руках всегда будет кровь. И я надеюсь, что когда ты будешь на последнем издыхании, в одиночестве, желая сладкой смерти, ты поймешь, что оттолкнул от себя всех. Тебе чертовски повезло, что я совсем не похожа на тебя, иначе твоя кровь была бы на моих руках.
Я закрываю дверь, как только он освобождает мне пространство, и в ушах раздается гулкий стук пульса и сердцебиения.
Как только я слышу его шаги по коридору и вижу, как его тень исчезает
