притягивало, и он сам был способен выкинуть нелепейшее коленце.
Глава семнадцатая
1
Мне все равно – зовут ли меня Элис Уэйн или Элис Кипп… Это не имеет никакого значения… И свободой я не особенно дорожу… Сейчас я свободна так, как только может быть свободен человек, живущий в цивилизованном обществе… Иными словами, никакой свободой я не пользуюсь. Нельзя быть свободным и жить среди людей, ибо полная свобода обусловлена презрением к правам других людей.
Мне нравится быть цивилизованной; нравится порядок цивилизованного общества. Но и авантюризм меня привлекает… В моей жизни не было ничего похожего на авантюру. Мысленно я представляю себе цивилизацию доброй старой тетушкой с конфетами в расшитой бисером сумочке… Мне нравится дергать ее за локоны, показывать ей язык… поддразнивать… не серьезно, а шутя… и потом сидеть у нее на коленях и есть конфеты.
Это так просто, но все приходят в ужас. Мужчины сумасбродничают, и никто не ставит им этого в вину… Почему женщина не может следовать их примеру? Некоторые женщины так и делают… Да, и я хотела бы хоть немножко развлечься. И я бы могла… если бы не была такой разборчивой, чуткой и, пожалуй, высокомерной… Я не в силах поощрять мужчину, которого по-настоящему не люблю. Я люблю Рэнни Киппа… Да, люблю… Глупый мальчик! Он считает своим долгом охранять мое доброе имя. Я не могу втолковать ему, что мне хочется уйти от всех, кто пытается охранять мое доброе имя. Мне кажется, в день моего рождения все мои родственники и весь мир решили окружить меня защитительными преградами и запретами. Мне даже не разрешили стать судомойкой в военном госпитале во Франции. Они сделали все, чтобы я почувствовала себя маленькой и глупой.
О, как было бы хорошо, если бы мы с Рэнни жили вместе и послали к черту всех людей с их условностями и моралью! Мужчина и женщина, которые любят друг друга истинной любовью – муж и жена. Брачные церемонии не обязательны. Я знаю, что он меня любит… Я хочу ему довериться… но, очевидно, он не доверяет мне. Нет, я к нему несправедлива… он думает о моем же благе. Да, но я не хочу, чтобы что-то делалось для моего блага! Люди, меня окружавшие, только этим и занимались. Бабушка, тетки, все родственники, даже старый напыщенный м-р Уиншоп делали все для моего блага. М-р Уиншоп занимался этим, потому что был моим опекуном. Когда я вижу в газете карикатуру на председателя какой-нибудь железнодорожной компании, я всегда его вспоминаю.
Рэнни не заслуживает своей репутации… Он мне сказал, что стыдится ее… Думал, что я ею недовольна… что это может повлиять на мое отношение к нему… Сколько у мужчин предвзятых мнений! Он думает, что я не хочу менять девичью свою фамилию… Сказал, что я и после свадьбы могу называть себя мисс Элис Уэйн… Он говорил на эту тему до тех пор, пока я ему ни сказала, что это никакого значения не имеет.
Впрочем, теперь это просто теория. Я выйду за него замуж; завтра я ему скажу. Не знаю, почему я изменила свое решение. В тот самый момент, когда я окончательно утвердилась в своем решении, мои убеждения словно растаяли, и я неожиданно начала думать о том, что в конце концов приятно быть замужем… вести хозяйство… не задумываться больше над какими-то проблемами… Во мне много пуританской крови… Хотелось бы мне увидеть физиономию тети Кристины, если бы я ей написала, что я не вышла замуж, но живу с мужчиной… Я знаю, что бы она сказала… Она никогда не сомневалась, что я плохо кончу… А потом, она прочитала бы письмо тете Барбаре… и побежала бы за нюхательной солью. Тетя Барбара улеглась бы в постель – в таких случаях она всегда ложится – и слабым, угасающим голосом попросила бы нюхательной соли… потом попрекнула бы моего отца. Она мне часто говорила, что он понятия не имел о долге… По ее словам, он умел увлекать женщин… Тетя Барбара говорила об этом так, словно он был вором. Умел увлекать женщин…
А я никогда не умела обращаться с мужчинами… Они меня боятся, и все словно сговорились заботиться о моей репутации. Они были недовольны… тетя Кристина и тетя Барбара… когда после смерти бабушки я получила наследство. Эти язвительные старые девы не нуждались в деньгах, но они считали, что я должна страдать, раз мой отец промотал состояние. Они часто повторяли, что за грехи отцов расплачиваются дети… в третьем и даже в четвертом поколении.
А что бы сказал дядя Чарльз и его семья?.. Они просто вычеркнули бы меня из списка знакомых… спокойно… без лишних слов. Им не понадобилось бы нюхательной соли… они бы предположили, что я убежала с женатым человеком… Они всегда предполагают худшее. А для меня было бы великим облегчением не ходить больше в этот скучный дом, не принимать участия в томительных разговорах.
Мне кажется, было бы ужасно забавно, если бы мы приехали в какой-нибудь отель, а нас бы выставили, потому что мы-не муж и жена. Нам бы сказали… что бы нам сказали?.. Наверно, управляющий спросил бы: «М-р Кипп, это ваша жена?» А я, не давая Рэнни ответить, выступила бы вперед: «Я – его жена перед богом»… Тогда управляющий сказал бы: «Жен перед богом мы сюда не пускаем. Убирайтесь вон!» И, быть может, нам пришлось бы всю ночь бродить по улицам…
Я рассказала об этом Рэнни, а он говорит, что никогда не поставил бы меня в такое неловкое положение… Можно принять Рэнни за узкого ригориста, но я знаю, что он неглуп. Я начинаю понимать безнравственных людей! Они разделяются на две категории. Люди, принадлежащие к первой категории, не знают, что безнравственно… Они – высоко нравственные люди, совершающие безнравственные поступки… Для лиц второй категории к ней принадлежит Эрнест Торбэй – безнравственность – не порок, не развлечение и не авантюра, а религия… Эту религию они отстаивают так же горячо, как некоторые люди защищают добродетель. Лица первой категории стыдятся безнравственности, а лица, принадлежащие ко второй категории, ею гордятся.
2
Я все еще не понимаю, что произошло со мной сегодня, когда я разговаривала с Эрнестом Торбэем… Обычно я очень хорошо владею собой… Сейчас мне хочется припомнить этот инцидент… восстановить в памяти наш разговор… разобраться в деталях. Тон, каким говорил Эрнест Торбэй, имел большее значение, чем все его слова. Я почувствовала какой-то аромат слов. Словно запах вкусных блюд. Я хочу вспомнить слова, чтобы оживить воспоминание об аромате. Встретились мы с ним совершенно случайно. Майкл… м-р Уэбб… предложил мне проехаться на автомобиле. Сказал, что хочет ехать по дороге в Престон. Он придумал какое-то усовершенствование для своего автомобиля и собирался его испытать. Вот почему он меня пригласил. Майкл прекрасный человек. С ним я бы могла говорить обо всем… Я восхищаюсь его суждениями… Пока мы ехали, я подумывала о том, что бы сказать ему… о себе и о Рэнни… Уже готова была за говорить… Впрочем, не знаю, сумела ли бы я заговорить… Это слишком близко меня касается… Как бы то ни было, но я упустила случай… Автомобиль внезапно остановился… Майкл сказал, что карбюратор испортился… Повозившись с ним, он объявил, что должен вернуться в гостиницу за какой-то гайкой… Попросил меня постеречь пока автомобиль.
Я уселась на траве; стала срывать маргаритки и считать лепестки… дразнила муравьев, щекотала их травинками… Вдруг я увидела Эрнеста Торбэя, поднимавшегося на холм. Кажется, он ежедневно гуляет по этой дороге. Сначала мне захотелось было встать потихоньку – он меня еще не видел – и подождать в лесу, пока он не пройдет. Потом я раздумала. Это было бы глупо. Нелепая трусость! Не знаю, почему мне всегда хотелось избежать встречи с Эрнестом Торбэем. Жаль, что я так плохо понимаю себя. Никогда я не слышала от него ни одного слова,
