Если же человек с группой O получит кровь любой другой группы, антитела в его плазме примутся атаковать антигены на поверхности ее эритроцитов, которые начнут слипаться, а затем – лопаться. При разрыве из эритроцитов высвобождается не только гемоглобин, но и многие другие соединения, на которые расходуются все участвующие в свертывании белки, содержащиеся в организме. Образуются микротромбы, которые закупоривают капилляры различных внутренних органов, таких как печень и почки. Такое состояние организма называется синдромом диссеминированного внутрисосудистого свертывания (ДВС-синдром), и ничего хорошего он не предвещает.
Существует простой способ определения группы крови пациента с помощью специальной диагностической карточки, на которую нанесены три небольших круга с антителами. Первый круг содержит антитела А, второй – B, а третий – резус-положительные или резус-отрицательные антитела. Поочередно капнув кровь на каждый из этих кругов, мы можем определить группу крови пациента. У крови группы А будет наблюдаться агглютинация, или слипание эритроцитов, на первом круге (антитела А), но на втором круге ничего не произойдет, и кровь останется жидкой. Таким образом, по тому, на каком круге кровь начнет слипаться, можно определить ее группу.
Я позвал Аммара с собой, чтобы он проверил имя мальчика на арабском. Мы принялись шарить в мусорных ведрах, оставшихся с прошлого вечера, – к счастью, их еще не успели опорожнить. Примерно через час нам удалось найти его карточку. Его кровь капнули на диски с антителами, и на всех она осталась жидкой, что указывало на группу О с отрицательным резусом. Мы проверили, какую кровь ему дали, и я с ужасом обнаружил, что мальчику перелили кровь группы АВ. Должно быть, тот, кто проверял его кровь, ошибочно решил, будто наличие агглютинации означает, что кровь совместима, а не наоборот. Это объясняло и задержку: лаборант не был до конца уверен, как интерпретировать результаты.
Мальчик стал жертвой ужасной трансфузионной реакции. Мало того что ему дали две единицы крови AB, так потом еще и перелили несколько единиц крови О. Если бы ему дали только кровь группы О, с ним все было бы в порядке и он не страдал бы от последствий так называемой АВО-несовместимости, которая приводит к неконтролируемому кровотечению.
Я был совершенно подавлен – из-за столь банальной ошибки мальчик теперь умирал у меня на глазах, и я чувствовал себя полностью за это ответственным.
Если бы меня там не было, ему не стали бы проводить эту операцию, и он бы не умер, как это случилось вскоре. Видеть боль в глазах его отца было невыносимо, и, пока Аммар говорил с ним на арабском, я только и мог, что держать его за руку и смотреть, как он заливается слезами, полностью сохраняя свое достоинство. В полной тишине мы поехали обратно в больницу М1. Я пошел в нашу комнату и, как бы Аммар ни пытался меня утешить, уверяя, что в этом не было моей вины, принялся безутешно рыдать.
Думаю, это была совокупная реакция на все ужасы идущей вокруг нас войны. Безжалостные снайперы расстреливали молодых людей, в то время как неопытные работники больницы изо всех сил пытались сделать все возможное в этих чрезвычайно тяжелых условиях, порой допуская фундаментальные ошибки, которые стоили людям жизней. Мне было так паршиво, что я решил, что следует возвращаться домой, – тяжесть произошедшей трагедии оказалась попросту не по плечу. Случись подобное в Великобритании, это повлекло бы за собой неминуемую череду затяжных судебных разбирательств – возможно, кого-то даже признали бы виновным в причинении смерти по неосторожности и упекли бы в тюрьму. В Национальной службе здравоохранения предусмотрено множество проверок, чтобы не допустить подобных оплошностей, но как у меня на родине, так и во всем мире люди раз за разом совершают ошибки, приводящие к человеческим жертвам. То, что мы находимся в зоне боевых действий, не освобождает нас от ответственности. Чувство вины за случившееся – это то бремя, которое я буду нести до конца своих дней.
Аммар ответил, что, если я вернусь домой, он поедет вместе со мной, подчеркнув тем не менее, что наш долг – остаться в Алеппо и вылечить как можно больше раненых. Это происшествие стало уроком для всех. Ужасно жаль, что порой приходится учиться на столь страшных ошибках, которые навсегда впечатываются в психику.
Несмотря на все трагедии, был достигнут реальный прогресс. К этому времени я по-настоящему сблизился со всеми хирургами – их общество и дружба невероятно радовали меня. Как и в случае с Ливией, было приятно не только получить возможность поработать не с другими зарубежными волонтерами, а с местными хирургами, но и заняться их обучением. Мы вместе жили, питались, работали. Во всех операционных царила подлинная гармония, и я заметил, как становлюсь настоящим наставником, в каком-то смысле даже отцовской фигурой, учитывая, насколько старше большинства коллег я был. Они звонили в любое время дня и ночи, и Або Абдо, положив одну руку на руль, а второй удерживая сигарету, подперев бедром АК-47, гнал на бешеной скорости, истошно сигналя, на своей скорой из больницы в больницу, из операционной в операционную, где я проводил операции либо просто давал советы по дальнейшим действиям.
НАШИ АМБИЦИИ РОСЛИ, И ПАЦИЕНТАМ, КОТОРЫХ В БОЛЬШИНСТВЕ ГОРЯЧИХ ТОЧЕК ПРОСТО ПОДЛАТАЛИ БЫ, МЫ ПРОВОДИЛИ ОБШИРНЫЕ ОПЕРАЦИИ.
Хирурги все лучше и лучше справлялись с простреленными артериями и венами, значительно расширили понимание хирургии контроля повреждения, научившись выигрывать пациентам дополнительное время, стабилизировав их состояние и согрев, прежде чем браться за масштабную процедуру. Большинство спасительных операций занимали сорок пять минут или час вместо нескольких часов, когда пациенту попросту могло не хватить сил. Затем, когда наступало затишье, мы могли вернуть стабилизированного пациента в операционную, чтобы провести необходимую процедуру в менее напряженной обстановке. Такой способ работы был намного эффективнее, и врачи осознали его преимущества. Вскоре тяжелое ранение перестало быть для большинства смертным приговором, и теперь смерти пациентов стали редкостью.
В это сложно поверить, но в сентябре 2013 года были три недели, за которые во всем Алеппо от огнестрельного ранения не скончался ни один пациент, которого удалось доставить в больницу живым.
Мы настолько осмелели, что, когда в больницу М1 привезли раненного в живот четырнадцатилетнего мальчика, мы с Абу Абдуллой решили рискнуть и проделать чрезвычайно сложную процедуру, наблюдать за которой собрались все местные хирурги. Пуля пробила двенадцатиперстную кишку и окружаемую ею головку поджелудочной железы, уничтожив правую почку. В этой части двенадцатиперстной кишки содержится как общий желчный проток, так и главный проток поджелудочной железы, и вместе они образуют так называемый Фатеров сосочек, в честь Абрахама Фатера, немецкого анатома, впервые описавшего его в 1720 году.
Помимо инсулина, поджелудочная железа вырабатывает ферменты, которые поступают в двенадцатиперстную кишку и участвуют в пищеварении. При повреждении Фатерова сосочка из протока выходит панкреатический сок, начиная переваривать все окружающие ткани. Желчь тоже выходит наружу, еще больше усиливая воспаление. Суть в том, что при разрушении Фатерова сосочка пациента ждет неминуемая смерть, если не провести крайне рискованную процедуру – операцию Уиппла.
