теперь нужны? Мёртвые на заботятся о красоте.
Взгляд Ромы наткнулся на незакрытый блокнот, оставленный на стиральной машинке. Страницы заполнили чернила, вылитые на бумагу аккуратным, таким кругленьким женским почерком. Кое-где буквы расплылись из-за влаги солёных слёз, кое-где — из-за крови. Рома аккуратно взял блокнот в руки и, еле сдерживая трясущиеся губы, начал читать то, что посвящалось ему.
Тебе, мой дорогой обманщик
Раз ты читаешь это письмо, значит, уже успел испугаться, не обнаружив меня в машине. Знаешь, Рома, я вылезла из ванны только ради того, чтобы сказать тебе, что ты мудак. Писать я много не буду, потому что засыпаю. Оказывается, самое больное — лишь порез, представляешь? Но если стиснуть зубы, то и это можно стерпеть. Вот я стерпела.
Я надеюсь, твоя компания рухнет. Ты потерял двух заместителей. Я надеюсь, Настя узнает, кто ты такой на самом деле. Я к этому руку прикладывать не буду. Зачем оно мне нужно? Время всё расставит по своим местам.
Я ухожу из жизни и не хочу ни перед кем оправдываться, почему я так решила. Просто хочу. Мне никогда не везло с мужчинами, а жить в мире, где правят они, я больше не могу. Пошёл в жопу ты, Ромочка, и весь мужско род. Будьте вы прокляты.
Я не хочу никого винить в своей смерти, но немного подумав, решила, что ты заслужил угрызений совести. Желаю тебе поскорее сдохнуть.
Когда попадёшь в ад, попробуй найти там хоть одну женщину.
Они все в раю.
А вы, мужчины, продолжайте убивать друг друга и трахать чужих жён.
Вы мне противны.
Рома провёл пальцем по серым пятнам на белой бумаге, которые ещё совсем недавно были влажными. Последнее предложение Мария подчеркнула кровавой линией и поставила рядом восклицательный знак, вытекший из её вены. С каждым словом почерк становился хуже, будто пишущая рука теряла силы и медленно умирала.
Медленно умирала…
Три. На моём счету три жизни.
Рома положил блокнот обратно, старясь не выронить его из дрожащих рук. Закрыл. Выдохнул. Посмотрел на солнце. Попытался улыбнуться в ответ, но лишь почувствовал, как по щеке заскользила слеза.
Он смотрел на солнце несколько минут, окутанный полной тишиной, пока не развернулся и не вышел из ванной. Лишь в дверном проёме он почувствовал, как что-то коснулось его ноги и тут же отпрянуло. Рядом пробежало светлое пятно, и только когда оно добралось до кухни, Рома понял, что это Сяма. Он рванул к ней, но та уже успела забраться на подоконник. Через секунду все четыре лапы оказались в воздухе, без всякой опоры. Через две секунды послышался глухой шлепок.
Рома выглянул из окна и увидел небольшое тело кошки, под которым расплывалась увеличивающая лужа крови. Прохожие в ужасе подбегали к ней, но уже скоро понимали, что здесь ничем не помочь.
Четыре.
Часть 3
Хрупкие цепи
1
Он воткнул лопату в землю и привалился к дереву.
Пот струился по его шее, пытаясь охладить горячее тело. Воздух обжигал лёгкие, и большая влажность лишь сильнее давила на них, заставляя вдыхать как можно глубже. Где-то над головой чирикали птички; видимо, обсуждали прибывшего в лес незнакомца с лопатой на спине и тащившим мёртвый мешок с костями. Теперь он покоился под двумя метрами земли, пока не утрамбованной, а лишь поваленной друг на друга. По небу плыли редкие облака, которые становились ниже и ниже, будто хотели поцеловать деревья. Что ж, пусть пытаются, всё равно выйдет дохлый номер.
Рома провёл по лицу ладонью и почувствовал, как она скользит. Волосы обмазали маслом, и касание их вызывало сейчас лишь отторжение. Казалось, сердце должно успокоиться, ведь вся работа позади, но оно продолжало бить по рёбрам. Колотить по ним. Ещё чуть-чуть, и грудная клетка взорвёт кровавым фонтаном.
Рома не помнил, как покинула квартиру. В его памяти отложился лишь тот фрагмент, как в руках горели вырванные из блокнота страницы. Бумага чернела и съёживалась, пока кругленькие буквы исчезали в разгорающемся пламени. Стены вокруг обсуждали произошедшее и, вроде как, делились друг с другом секретами хозяйки. Они сказали, что Маша и вправду восхищалась своим начальником и очень сожалела о совершённом поступке, таком бесстыдном и подлом. Потолок проболтался о том, что она боялась завести отношения с мужчиной из-за случая в школьном лагере. Кто-то невидимый спросил, что за случай, но ему не ответили, так как в ванную вновь зашёл виновник торжества. Он упал на колени и аккуратно положил ладонь на лицо той девушки, которая не заслужила такой участи. Большой палец медленно поглаживал щёчку, пока остальные четыре лежали на шее. Рома склонил голову и нежно поцеловал Марию в губы, замерев при соприкосновении. Они уже остывали. Чёрт, они остывали…
Поцелуй длился не больше десяти секунд, но эти десять секунд растянулись на вечность. Её чуть приоткрытые губы не сопротивлялись его движениям и не мешали горячему воздуху проникать внутрь мёртвого тела. Когда Рома отпрянул, он тихо, с нескрываемой дрожью в голосе произнёс:
— Прости меня, — одна слеза упала ей в рот и растворилась во мраке. — Ты не должна была так закончить. Я… — Он подавился всхлипом и положил руку на её выглядывающее из воды бедро. — Я не могу сказать, что люблю тебя, но… Надеюсь, ты попадёшь в рай. И обретёшь там счастье. Когда попаду в ад, то позвоню тебе. — Их губы снова сомкнулись и на этот раз не разъединялись минуту — дольше, чем вечность.
Дальше всё окутал туман. Рома помнил лишь то, как вышел из подъезда и сел за руль, но разум его остался в квартире — плавать в наполненной кровью ванне. Чёрный «мерседес» не нарушил ни одного правила, пока катил по дорогам города, но как только выехал за пределы Санкт-Петербурга, стрелка на спидометре резко подскочила к отметке 120, а когда приблизился лес, миновала и 150.
Теперь четырёхколёсный монстр отдыхал, греясь на солнышке, как и его хозяин. Роме показалось, что каждый его сустав сосуд и даже кости залиты свинцом, поедающим организм изнутри. Капли пота перестали ощущаться на коже — они текли и текли, будто скатывались на лыжах с курортных гор. Солнце не жарило, не улыбалось, а лишь слегка припекало, но этого было достаточно, чтобы мозги начали превращаться в кипучую кашу. Петербург по праву мог радоваться такой погоде, хотя бы немного разбавившей будничную серость этого города.
Рома облизал солёные губы и медленно встал.
Следующие полчаса он утрамбовывал землю, делая закопанный им участок похожим
