чьи глаза казались глазами сумасшедшего. Под нижней губой к подбородку тянулись тёмные ручейки запёкшейся крови. Они напоминали мазки неумелого художника, только познающего, что такое краски. Концы ремня всё так же свободно свисали вниз, как и прошлым вечером, когда чужие ладони спускались ниже и ниже.
Рома затянул ремень, застегнул пуговицы рубашки все до одной (кроме, естественно, самой верхней) и вытер кровь с лица, постоянно смачивая ладонь слюной. Когда он закончил, то двинулся дальше по коридору.
— Маш? — Звук собственного голоса долетел откуда-то издалека и в то же время слишком громко раздался в голове. — Маш, ты здесь? Вчера…вышла неловкая ситуация, мы можем её обсудить. Только давай, пожалуйста, без пряток, хорошо?
Ему ответила тишина, разбавляемая лишь мерным жужжанием холодильника. В квартире гулял прохладный ветерок — окно на кухне открыли нараспашку. Двери во все комнаты были закрыты, чего точно не было раньше. Рома ясно помнил, как выпустил кошку из кабинета, как он возвращался за телом на кухню и как носился по всей квартире в поисках документов, пока не нашёл их. Нет, двери не могил быть закрыты. Даже богатое воображение не запутает здесь мозг. Единственным местом, куда Рома не заходил, была ванная.
И именно дверь туда чуть приоткрыли.
Утренние лучи освещали кафель, по которому ступали туфли, но боялись заглянуть в покрытую тьмой ванную, в эту узкую чёрную щель между стеной и дверью. Эта мгла дышала. Она что-то скрывала в себе, и казалось, ещё чуть-чуть — на ручку тут же лягут еле видимые пальцы и аккуратно закроют дверь.
Рома ждал, пока что-то выйдет из темноты. Ждал, когда там засияет что-то нереальное (медуза) или выдаст себя случайным звуком (кит). Но молчание продолжалось минуту, две, только кровь в висках разговаривала с миром, вдруг решившим заткнуться. Даже шум проезжающих под окном машин стих до минимума, будто пытался затаиться. Только одна темнота, эта узкая щель в ванную комнату, пыталась что-то сказать, но давилась собственной немотой, ведь мгла не может разговаривать.
До какого-то времени.
Рома начал медленно открывать дверь и шагнул внутрь сразу же, как лучи солнца скользнули в комнату.
То, что он увидел, сжало сердце.
В наполненной кровью ванне лежала Мария. Её рука, окрашенная в тёмные реки венозной крови, свисала вниз. С кончиков пальцев всю ночь капала кровь, и теперь на белом кафеле образовалась огромная лужа, кажущаяся чёрной в обрамлении тьмы. Мария легла боком и положила голову на край ванной, уставившись на неприкрытую дверь. Веки были опущены, а губы расслабились в лёгкой, судя по всему, счастливой улыбке. Тёмные волосы облепили лицо, и даже так оно оставалось красивым — создавалось впечатление, что девушка просто заснула в наполненной водой ванне. Но правду говорили кровавые потёки, оставленные везде, до чего только могли добраться. Обнажённое бедро выглядывало из-за воды, и внезапно Рома понял, что теперь никто не сможет провести рукой по этой груди, кроме патологоанатома. Больше ни чьи губы не смогут пройтись по этой тоненькой шее, заставив её обладательницу судорожно вздохнуть. Этим телом будет наслаждаться лишь холодная земля, пока его не съедят червяки, оставив одни кости и, быть может, украшения.
Рома почувствовал, как его начинает шатать из стороны в сторону, и уже собрался выйти в коридор, когда заметил два прячущихся в темноте глаза.
Они были живыми. Зрачки следили за ним, не упускали из виду. Радужки переливались мутно-зелёным, болотным цветом. Чёрный круг медленно сузился до узкой щёлочки, и вместе с тем раздалось тихое, но звонкое урчание. Оно разносилось по молчаливым стенам и отражалось от них, эхом проникая в самую голову. Казалось, где-то далеко завёлся двигатель его «мерседеса» и за рулём сидел тот, кто хотел задавить хозяина этой чёртовой машины.
Пальцы нащупали выключатель и с силой надавили на него.
Свет превратил чёрную воду в разбавленную красную, а ручьи потёкшей туши — в ручьи потёкшей крови. Два глаза обрели вокруг себя тело, мирно сидящее у головы Марии. Светлая шерсть касалась тёмных волос, хвост лёг на затылок, как бы укрывая его. Сяма, свернувшись клубком, сидела у головы своей хозяйки и тихо урчала, смотря на забредшего гостя. Она не нападала, её шерсть не поднялась дыбом — она просто скорбела, по-своему, по-кошачьи.
Рома оторвал взгляд от мутно-зелёных глаз и посмотрел на стену, до этого скрываемую темнотой. На чистом белом холсте Мария нарисовала солнце. Совсем как ребёнок — один кружок и растущие из него палочки. В самом центре широкой дугой сияла улыбка, растянутая прямо под глазами-точками. И рисунок мог бы показаться очень милым, если бы не был написан кровью.
Солнце улыбалось над телом мёртвой женщины, и только тонкие подтёки у самых краёв рта портили счастливую улыбку.
Рома вжался в стену, но под его спиной ничего не оказалось, поэтому он упал, пытаясь поймать ртом воздух. Ноги медленно отползли от ванной комнаты, пока горло продолжало пульсировать. Застрявшее там сердце не позволяло нормально дышать. Рома пытался вдохнуть, но вместо этого лишь выдавливал стон, пока его не отпускали глаза-точечки. Тихое урчание становилось громче. Оно угрожало. Оно предупреждало. Всё вокруг предупреждало и говорило о том, что лучше уйти отсюда, оставить всё как есть. Иначе эти стены сожрут его, даже не подавившись.
Рома вскочил и рванул на кухню, после чего нагнулся над раковиной. Желудок опустел за пару секунд, чуть ли не выйдя из горла. Организм пытался выдавить что-то ещё, но добился лишь стонов и свисающих слюней. Рома вытер их дрожащими руками и только сейчас заметил, какие холодные у него пальцы.
— Твою мать, — голос дрожал не меньше. Он скакал как у испуганного мальчишки, находящегося на грани истерики. — Твою мать, твою мать, твою мать…
Он кое-как добрался до ванной, стараясь не смотреть на кровавое солнце — последнее послание умирающей жизни. Сяма всё так же сидела у головы хозяйки, но теперь перестала урчать и лишь молча наблюдала за гостем. На полу, слегка заляпанный кровью, лежал розовый вибратор. Его отбросили как можно дальше, явно намереваясь разбить, потому что прямо над ним, на стене, проглядывала еле видимая вмятина.
Слишком ужасная картина, подумал Рома. Самоубийство с вибратором. Насколько же она была несчастной?
Он оглядел комнату, сам не зная, что ищет. Вокруг лежало столько вещей, напоминающих, что этот человек действительно существовал: фен, которым она сушила волосы, расчёски, которым она их причёсывала, тюбики, шампуни, гели для умывания и молочко для тела. Они потеряли свою владелицу и вскоре будут доживать последние деньки на помойке, ведь кому они
