пар сапогов, и это только себе, еще нужно для жены, матери, отца, Ингрид. А если здешние умельцы и крохотные сапожки сумеют стачать, так и брату с сыном тоже. Оружие здесь стоит дороже, чем на Северных островах, рабы тоже, зато меха отличные. А еще свечи…
Я так задумался, что еще стоит глянуть в Раудборге, что не сразу заметил неладное.
Мы вошли в устье Ольховы и уже подходили к знаменитому мосту, возле которого по обеим берегам паутиной раскинулась пристань с десятками причалов. Я и прежде удивлялся, как же тут людно. Крупных кораблей вроде нашего «Сокола» почти не было, но так ведь в Альфарики ходят не по морям, а по рекам, на небольших ладьях проще пройти через отмели и узенькие проливы. Так что лодчонок всех мастей здесь было предостаточно. Даже иноземные купцы предпочитали живичские ладьи для перевозки товара.
Несколько раз что-то глухо ударило в борт нашего корабля. Неужто озерные твари перебрались в реку, чтобы отомстить за ту вылюдь? Я поднял весло и привстал, чтобы глянуть на воду. И тут прямо мне под ноги прилетело яйцо и разбилось, забрызгав одежду.
Я оглянулся и увидел, что лодчонок возле пристани вдруг поуменьшилось, зато людей на деревянных мостках было видимо-невидимо. И некоторые швыряли в нас камнями, кочерыжками и яйцами. А еще до нас доносились крики, бабий истошный вопль перелетел через реку аж до Вечевой стороны.
— Убрать весла. Пересесть так, чтоб грести обратно, — сказал я, еще до конца не понимая, что произошло, но чуя какую-то беду. — Дагна, что они кричат?
Она стояла бледная до немоты, прижав руку к горлу, точно ее кто-то душил.
— Велебор! — рявкнул я.
Живичский воин выглядел едва ли лучше Дагны, но сумел собраться и ответить.
— Бранятся. Почти всё — брань. Кричат, что мрежники погубили Велигород. Мрежники пришли убить всех живичей. Навлекли гнев богов. И надо их убить.
— Почему? Мы тому виной или другие мрежники?
Велебор вслушивался в крики, когда баба, что приглядывала за Дагной, вдруг вскрикнула и заверещала истошно на живом языке.
— Что? Что она говорит? — рычал я, встревоженный пуще прежнего.
— Гляньте туда, — Дагна указала рукой на какие-то столбы, торчащие из воды.
Я не был уверен, стоили они раньше или нет. К столбам были привязаны люди, и непонятно, мертвы они или просто избиты до кровавых соплей. Вот людей там точно прежде не было, иначе бы я призадумался, стоит ли останавливаться в таком городе.
— Это же Игуль, — выдохнул Кот. — Ну, ведь он же!
Я даже всматриваться не стал, сел лицом к городу, взял весло и крикнул:
— Уходим! Обратно к озеру! Быстро!
Что бы тут не случилось, это явно касалось нас. Либо лично нас, либо вообще всех мрежников, что жили в городе. Я не хотел рисковать жизнями ульверов, чтобы выяснить доподлинно, за что избили Игуля: за нордскую кровь или за то, что он пришел с нами.
Мы умчались еще быстрее, чем шли сюда, и шли, не останавливаясь, до самой темноты. Лишь ночью бросили якорь в излучине, оставшись на корабле, чтобы уйти в любой момент. Вепрь раздал скудные остатки припасов, изрядно уменьшившиеся за время нашей охоты: заветрившийся сыр, сухари да сырую репу.
— Что случилось в городе? — спросил я у Велебора. — Нет ли обычая бить всех иноземцев в какой-то день? Может, праздник какой?
Но заговорил не он, а баба. Она верещала и верещала, тыча пальцем то в нас, то в Дагну, то в бочонки, где лежала пойманная нами вылюдь. Никто из живичей не спешил пересказать ее слова, так что, когда мне надоело, я толкнул локтем Рысь, усевшегося рядом. Тот подскочил и влепил бабе оплеуху. Та замолчала.
— Дагна, я сейчас и тебе врежу, если будешь молчать, — спокойно сказал я. — Чего она вопила? Что кричали в Раудборге? Почему избили или убили нордского купца? Дагна!
От последнего оклика женщина-хельт дернулась, ошеломленно посмотрела на меня, а потом рассмеялась.
— Вот же я дура! Вот дура-то! Это я всему виной. О милостивая Орса, только бы они не убили Хотевита! Только бы не убили!
Дагна встала, подошла к той бабе, схватила за горло и легко, будто случайно, встряхнула ее, сломав шею.
— Надо будет с утра притопить! — сказала она.
Лишь после этого живичи вскочили на ноги, схватились за оружие, но ульверы уже приставили к их глоткам ножи, одного даже ненароком порезали, когда Стейн и Бродир Слепой одновременно попытались пристрожить его. Хорошо, хоть не насмерть. Живичи не знали, что я взял наш хирд в стаю, еще когда мы уходили от Раудборга. Злоба и страх, исходившие от толпы, взбудоражили тварь внутри Альрика, и стоило мне приметить в его глазах желтый отблеск, как я сразу выпустил дар.
— Велебор, — устало продолжила Дагна, — вам тоже теперь некуда идти. Вы с нами в одной лодке. В одной лодке, ха-ха, на одном корабле. Кай, пусти их!
— Пусть отдадут всё оружие, вплоть до ножей.
— Велебор! Или так, или вас всех убьют. Выбирай. Знай, я того не хотела. И Хотевиту я зла никогда не желала. Ты сам слышал!
— Слышал, — отозвался живич. — Он ради тебя род готов был бросить, а ты ему только погибель принесла. Мрежница!
Благодаря дару Кота ульверы неплохо видели даже ночью, а уж когда на воде подрагивала блеклая лунная дорожка, я различал даже лица. И Велебора явно терзали сомнения, как лучше поступить. Или точнее, как честнее поступить.
— Велебор! — вмешался и я. — Хочешь сдохнуть, только скажи. У нас тут два хельта и целая Бездна хускарлов, которые не прочь заполучить новые руны. Нам плевать на Хотевита и весь его род, но если б мы хотели вас убить, давно бы прирезали.
Четверо против двух десятков! На что он рассчитывал? Скорее всего, не хотел умирать, как жертвенная овца, без сражения.
Немного помедлив, он кивнул, снял пояс с оружием и бросил его под ноги. За ним и остальные сделали так же.
— Теперь сядьте и расскажите, что вы услышали и поняли. О чем верещала та баба?
Дагна нервно хохотнула.
— Нет у живичей таких праздников, чтоб иноземцев бить. Но мрежников все же не любят. Я говорила… да, я говорила. В деревнях таких убивают, если хватает сил, ну, как вы убивали в Бриттланде драугров. Но в Велигороде… там давно привыкли к иноземцам, давали им землю под дома, привечали купцов со всех сторон. Хотя простой люд все же сторонился мрежников. Потому и Хотевиту пеняли за невесту-иноземку.
— Нечего рассусоливать, — одернул я Дагну. — О деле говори.
Она едва держала себя в руках, того и гляди рассыпется слезами да бабскими причитаниями, потому я и прикрикнул на нее. Пусть лучше разозлится.
— Ни я, ни Велебор толком не знаем, что случилось в городе. Но она верно сказала, — Дагна посмотрела на мертвую бабу, — скорее всего, это из-за нас. Из-за меня. Многие велигородцы верят, что в озере жил бог. Если не Ведятя, так кто-то из мелких. Их тут видимо-невидимо, божков. В каждом дупле и за каждым очагом кто-то водится. Если не бог, то кто-то еще. В доме живет Трямка, в хлеву — кто-то, в сарае, в сенях, в погребе, в бане, а за всеми ними приглядывает Кудава, хранительница дома.
— Дагна! — снова оборвал я ее. Она снова ушла не туда.
— Она сказала, что мы убили Ведятю, и что из-за нас на город обрушится несчастье. Разгневается богиня Ведява и затопит все деревни, зальет поля. Или рыбу уведет. Или корабли начнет топить. И, судя по всему, в Велигороде думают так же.
— Так если мы виновны, зачем Игуля избили и привязали к столбу? Коршун, ты не услышал, живой он или нет?
— Нет, слишком людно. Не разобрать, — сказал полусарап.
Дагна пожала плечами.
— Может, решили умилостивить богов другими мрежниками? Ну, пока нас не поймают. Ты же видел, что столбы прямо возле воды стояли. Видать, в жертву их предлагают Ведяве, чтоб умилостивить.
— И как же они так быстро прознали, что мы вылюдь поймали? Едва лишь день прошел.
— Не о том думаешь, — подал голос Велебор. — Лучше думай, что дальше делать будешь.
А что тут думать? Уходить надо. Только куда? Обратно в Северные моря ход лишь через Раудборг. Под мостом можно пройти лишь со сложенной мачтой, на веслах. И хоть хускарлы гребут быстро, всё едино живичи успеют уронить камень
