в сторону. Из проёма пахнуло теплом, а тусклый свет, словно бы от открытого огня, осветил их камеру. Узники прикрыли глаза — даже такое освещение было слишком ярким по сравнению с кромешной тьмой каменного мешка. В проёме появилась человеческая фигура, а после эту фигуру кто-то втолкнул внутрь. И каменная дверь вновь закрылась, погрузив всех во тьму.
Человек, который оказался внутри, судя по звукам, подскользнулся на остатках арбуза и распластался на полу.
— Добрый вечер, — саркастически поздоровался Ламбер по-французски и лязгнул цепями.
— Кто здесь? — из темноты раздался голос юноши, говоривший по-немецки, затем послышалось кряхтение, и судя по всему его обладатель встал на ноги.
— Наши имена тебе знать незачем, — мрачно отозвался Готье, заговорив также по-немецки.
Мольтке попытался понять, слышал ли он когда-то этот голос, но нет, в голову ничего не приходило.
— А сколько вас здесь? — взволнованно спросил юноша, — Я только одного успел увидеть.
— А сам-то ты кто? — Энцо тоже перешёл на немецкий и громко лязгнул цепями.
— Рудольф, — раздалось из темноты.
— От Санта-Клауса что ли? — голос прикованного к стене был полон сарказмом.
— Нет, — юноша попробовал рассмеяться, но вышло натужно, — Нас схватили турки прошлой ночью. А вас?
— Ты не поверишь… — засмеялся Ламбер, но осёкся и закашлялся.
— Сам-то ты откуда? — спросил Готье, разминая замёрзшие ноги, — Кого это вас схватили?
— Со мной была ещё одна девочка, её увели куда-то.
— Марта, — выдохнул Мольтке, — А она у них?
— Да, её так зовут, — отозвался Рудольф и, судя по звукам, развернулся, — А Вы её знаете?
— Встречались, — мрачно произнёс Рихард.
— А туркам-то она зачем? — прогрохотал цепями Ламбер.
— Мне больше интересно, почему они вот этого господина не убили? — мрачно сказал Готье по-французски.
— А ещё его не заковали, — отозвался Энцо также на французском.
— А, вы французы? — Рудольф продолжал изъясняться на немецком языке.
— Не все, — произнёс из своего угла Мольтке по-немецки, сейчас он перестал что бы то ни было понимать.
— А вы давно уже здесь? — юноша сделал осторожный шаг к немцу.
— Примерно с полудня, — сказал тот, — А тебе что турки сказали? Тебя почему сюда бросили?
— Сказали, ждать.
— Чего именно ждать?
— Они обещали, что за мной придут. Обещали связаться с моими работодателями.
— С кем? — Ламбер снова заговорил по-немецки.
— Я в WarConsulting работаю.
— Их офис взорвали эти самые турки, — фыркнул Мольтке, — Думаю, им сейчас совсем не до тебя.
По спине Рудольфа пробежал холодок:
— Я знаю, что взорвали, но как так не до меня? — его голос дрогнул.
— Ну, вот так, им бы самим выжить? — голос Энцо был мрачен, — Слышал, у них большие проблемы с любителями прусской истории.
— С кем?
— Да есть тут у вас одни, — прикованный к стене француз лязгнул цепями, — Любят вскидывать руку к небу и с факелами гулять.
Рудольфу стало не по себе, он поспешно сел на грязный холодный пол.
— Никто за тобой не придёт, — произнёс Рихард, — Как и за мной. Единственный шанс снова увидеть солнце, ждать, когда придут за французами.
— А придут? — голос юноши заметно подрагивал от волнения.
— Наверное, — ответил Готье, — Когда-нибудь. Если узнают, где мы.
— Мы, похоже, в Берлине…
— И как нам это знание поможет? — Ламбер снова чихнул, — Выбраться самим всё равно не получится.
Рудольф тяжело вздохнул, перевёрнулся на четвереньки и пополз в сторону, откуда говорил француз.
— Ты что делаешь? — спросил тот, слыша перемещение того.
— Может, вас можно освободить, — юноша наощупь добрался до прикованного и стал осматривать кандалы. Могучий француз был прикован за лодышки и запястья к стене, гвозди, которыми к камню крепились цепи, были крепки и совершенно не поддавались.
— Нельзя, — Энцо дождался, когда Рудольф закончит изучение его кандалов, — Здесь всё крепко, не выбить из стены.
Юноша на ощупь опёрся спиной о стену и осел вниз:
— Тогда только ждать.
— Постарайся лучше силы сохранить, — посоветовал ему Готье, — Никто не знает, сколько нам тут предстоит пробыть.
Рудольф ничего ему не ответил, лишь потёр лицо руками.
***
(19 августа)
Иван Лисицын сидел под дубом у госпитальной палатки и флегматично наблюдал за вспышками и отсветами в окнах левого крыла лечебницы. То и дело до слуха долетали звуки выстрелов. А вот и грохнул мощный взрыв, выбив окно на первом этаже. Ярко полыхнуло пламя, русский нахмурился — всё-таки его вояж в лечебницу спровоцировал не самые весёлые дела у тюрингийцев. Феликс Фукс явно был готов к подобному повороту событий, и судя по всему уже даже успел оттеснить фашистов вглубь здания, но всё это Лисицын только предполагал, глядя на вспышки выстрелов и боевых заклинаний в окнах здания. Вот сейчас то ли взрывом гранаты, а то ли Инсендио, вышибло окно в комнате на полпути до центрального холла — если бойцы Фукса смогли перейти в контратаку и на плечах аненербистов продвинуться вглубь дома, это отличный результат! Главное, чтобы они не вылезли под огонь пулемёта. И сейчас-то явно потери у них болезненные, а там в холле может случиться форменная катастрофа. Одно пока что радует, судя по всему, у защитников лечебницы потери ещё больше.
Это была уже вторая контратака нацистов за тот час, который прошёл с момента, как Иван приволок в их лагерь суслика-нациста. Им оказался Густав Павелич, подданный Австрии. Эта фамилия ничего не говорила русскому, зато Шваница привела просто в состояние кровожадного восторга. Настолько сильного, что он на пару с Эберлем буквально схватил несчастного Павелича и поволок его в палатку колдомедиков. Те попытались сопротивляться, но во-первых, раненых не так много было, и перевязывать их можно было и под открытым небом. А во-вторых, как мрачно пошутил про себя Лисицын, сотруднику Штази, даже и бывшему, невозможно противостоять, если он решил запытать задержанного вот прямо сейчас.
Из палатки не доносилось ни звука, зато много звуков доносились со стороны медиков, которые на разные лады обсуждали главу немецких мракоборцев и его помощника, только кровавыми упырями не успели ещё назвать, но Иван предполагал, что это пока.
Первая контратака защитников была одновременно на позиции Фукса и Ланжа, но не смогла нанести какой-либо существенный урон милиции Тюрингии. Судя по выстрелам и вспышкам заклинаний бой продолжался от силы пару минут, после снова всё затихло.
— Иван? Я же верно запомнил? — из ночного сумрака к русскому шагнул высокий Якоб Бергман-Поль.
— Да, — тот обернулся и поспешно вскочил, утвердительно кивнув. Всё-таки с главой Берлина лучше говорить из менее вальяжной позы.
— Вы должно быть в курсе, а герр Шваниц там скоро? — он покосился на палатку, из которой по-прежнему не доносилось ни звука. Зато вот её стены подчас очень резко колыхались.
