дитё в вертеп свой сатанинский втягиваете! — прохрипел Митрофан, тщетно пытаясь вырваться.
— Дай ему в зубы, — посоветовал Зёзик Бывалову.
— Сам дай! — возмутился Семён, — я подержу, а ты дай!
— Тихо вы там! — вызверился Гудков и вытащил наган, — давайте, действуйте, а мы Епифана этого вашего поищем. Здесь есть запасной выход? Или он через окно сиганул?
Пока они переговаривались, я выскочил из дома молитв и понесся в сторону двора, где жил председатель сельсовета.
Бежать было не так уж и далеко, но дорога была мокрой, глинистой, её развезло, так что, пока добежал — запыхался.
Влетел я в дом вислоусого председателя в тот момент, когда он и вся его семья ужинали.
На покрытом вышитой скатертью длинном столе стояли миски, тарелки, мисочки, горшки, кувшины и супницы. И вся эта посуда была заставлена всевозможной снедью: пироги с мясом, пирожки с рыбой, пирожки с грибами, оладушки, запечённый гусь, тушенная картошка со свининой, тушенная капуста с мясом, жаренные шкварки с луком, гусиный паштет, домашняя колбаса с чесноком, блины с творогом, и ещё всякая еда помельче, типа мочёных яблок или хрустящих огурчиков из бочки — от смеси вкуснейших запахов мой желудок сделал salto-mortal’e и жалобно квакнул.
— З-здравствуйте! — от неожиданности чуть заикнулся я. Настолько разительно отличалась спокойная и по-мещански уютная обстановка в доме председателя от того, что творилось сейчас в доме молитвы сектантов.
— Ты из агитбригады? — вытаращился на меня хозяин, не замечая, что самогонка полилась прямо в тарелку с парящим мясом.
— Ага, — кивнул я и добавил, — извините, что прерываю ужин, но Гудков велел ключ от холодной у вас взять.
— З-зачем? — теперь уже заикаться стал вислоусый.
— Да Митрофана вашего посадить туда надо, — ответил я.
У председателя аж выпала чарка из рук, покатилась по столе и со звоном упала на пол, рядом заголосила хозяйка и ещё какая-то женщина постарше.
— Это что ж творится? — мелко перекрестился вислоусый, но заметив мой взгляд, в последний момент отдёрнул руку.
— Ладно, идём быстрее! — велел он и мы поспешили к сельсовету, где уже нас дожидались парни.
Примечательно, что народ в селе то ли попрятался, то ли им вообще плевать на всё это было. Но никто не бежал спасать Митрофана и проповедником. Да и комсомольцы где-то подевались.
По дороге я не удержался:
— А где вы мясо берёте, раз в селе животных нет? — спросил я.
— Где надо — там и беру, — неожиданно зло буркнул председатель и не стал со мной разговаривать.
Парни впихнули побитого Митрофана в холодную, а сами пошли с председателем составлять акт задержания. Я же остался во дворе один.
Сунулся было в сельсовет. Но на меня замахал руками Бывалов, мол, иди отсюда не мешай.
Ну ладно. Не буду им мешать.
И я тогда побежал обратно к дому молитвы, но там было пусто и тихо. Куда девались Гудков с остальными, поймали ли они Епифана — совершенно непонятно и спросить было не у кого. Все дома стояли с тёмными окнами — село словно вымерло, лишь где-то далеко-далеко, аж на конце другой улицы гавкала собака.
Ничего не понимаю.
Я пожал плечами и решил идти на агитбригаду. А то мало ли. Могут же бандиты пойти туда, а там только девчата и Гришка без сознания.
Поэтому я пошел по освещаемой ущербной луной дороге обратно. Но не бежал. И так набегался за день, но всё равно шел быстро по раскисшей глинистой дороге.
— Эй! — тень возникла у меня на пути, что я от неожиданности чуть не свергся в канаву.
Оружия у меня не было, но я моментально вытащил нож, который заимел привычку таскать с собой постоянно.
— Ты с агитбригады же, да? — тихо прошелестел голос.
Женский. У меня аж отлегло от сердца.
— Да, — сказал я, продолжая сжимать нож.
— Что там случилось? — рядом появилась вторая тень. Голос тоже был женский. — Мы выстрелы слышали. И люди бежали из дома молитвы.
— Вы кто? — спросил я.
— Прихожанки мы, — несмело сказала женщина, — меня Настасьей звать.
— Это которая Мария Магдалена? — не удержался от подколки я.
— Нет, Мария Магдалена — это вот она, а я — Саломия-мироносица.
— Митрофана вашего в холодную замели, — сказал я, — а Епифан сбежал. Так что думаю, вам будет лучше отсюда тоже уходить. Утром из города следователь приедет, богадельню вашу закрывать.
— Ох! — пискнула одна из них. В темноте я не рассмотрел кто.
— Нам некуда бежать, — всхлипнула Настасья.
— Ну тогда не знаю, — пожал плечами я, — раз вы входили в гарем Епифана, то не думаю, что ваша участь будет лёгкой.
— Епифан, говоришь, сбежал? — зло переспросила вторая, Акулина, оставив без внимания подколку про гарем, — вот гад, нас даже не предупредил.
— Не до того ему было, — хмыкнул я и добавил, — если вопросов нет, то, пожалуй, пойду я.
— А как же мы? — брякнула Настасья и я воззрился на неё с недоумением.
— А чем я вам помогу? — вопросом на вопрос ответил я.
— Нам некуда идти, — вздохнула Настасья, Акулина молчала, только шмыгала носом и утирала краешком платка слёзы.
— Ну вы же жили где-то до того, как в гарем к Епифану попали? — спросил я.
— Разве это жизнь была? — ударилась в философию Акулина и шмыгнула носом.
— Назад теперь ходу нет, — пожаловалась Настасья, — родные нас не примут. Мы для них умерли.
Акулина разрыдалась. Настасья на неё шикнула, чтобы потише.
— Ну не знаю даже, — растерялся я, — ждите тогда следователя. Завтра ему чистосердечно всё расскажите, преступлений на вас вроде тяжких нету, должны не много дать. Может, в какое-то поселение за Урал отправят. На пару лет только.
Теперь уже обе, и Акулина, и Настасья, разрыдались.
Ну блин, хотел, как лучше, а вышло, как всегда.
Я тоже замолчал, ну вот не знаю, что им говорить. Внезапно меня осенило, и я задал вопрос:
— Девушки, скажите, а Григорий у вас этой ночью был?
— У меня, — сказала Акулина, шмыгнув носом, — а что?
— А когда он ушел от тебя?
— После третьих петухов где-то, — пожала плечами она,
