он видел. Иначе получается, что особа женского пола приобретает порченый товар.
«Как был прав Филиппов!» – мелькнуло в голове у полицейского.
– И что же хочет знать вельможна пани? – Василий скопировал акцент Шиманского.
– Вы с ним знакомы? – удивилась Марфа.
– Позволь узнать, с кем?
– С… Шиманским? – с трудом произнесла вдова.
– Милая сударыня, давайте кончим со всей суетой и разбредёмся в разные стороны, чтобы более никогда, я повторяю, никогда не встретиться вновь. – Ушаков умолк, затем с сожалением цокнул языком. – Но поверь, мне жаль вот так пускаться в бега. Я бы с превеликим удовольствием, дитя моё, приударил за тобой. И клянусь богом, ты бы не пожалела, – глаза Василия блестели, и он облизнул губы.
– Так что же вы видели?
– Мне трудно так вот описывать, лучше задавай вопросы, а уж я постараюсь ответить со всеми подробностями, если таковые, дитя моё, тебя интересуют.
– В чём я была одета в ту трагическую минуту?
Василий описал и поблагодарил Владимира Гавриловича, что тот заставил на многие мелочи обратить внимание.
– Как мы там стояли?
– Лицом к лицу, как сейчас мы с тобой, только в твоей руке оказался некий острый длинный предмет. Надеюсь, дитя моё, ты такой же не прихватила с собой?
Марфа не обратила никакого внимания на слова сыскного агента.
– Кто ещё знает об этом?
– Сударыня, уж не считаешь ли ты меня разносчиком сведений или глашатаем? Право, обидно за столь пренебрежительное ко мне отношение. Давайте кончим наши дела, – и он протянул руку. Вдова вложила в неё пакет. Василий взвесил его на руке. – Надеюсь, не надо пересчитывать? Ведь я такой доверчивый, особенно когда вижу красивую женщину.
Сыскной агент не заметил, как блеснуло лезвие, и маленькая рука направила быстрым движением нож под рёбра Василию. Последний хотел отпрянуть, но ноги не дали сойти с места – такой ожесточённый и бесчеловечный взгляд буравил его. Он выронил пакет. Лезвие, скользнув по коже жилета, разрезало пиджак и вонзилось в руку. Марфа размахнулась и попыталась нанести ещё один удар, но уже в живот. Остриё застряло. Третьего раза не последовало. С какой быстротой примчались агенты, Ушаков не видел. Он стоял в крайнем недоумении и смотрел, как вырывается фурией вдова, осыпая площадной бранью всех и вся, насылая невероятное количество проклятий на головы свидетелей.
Василий сбросил пиджак, покачав головой. Достанется же ему за него. Говорил же костюмер из театра – мол, аккуратнее, а он… Перевязал, как смог, руку платком. Кровь перестала течь. Во второй платок завернул нож и поднял с земли пакет из газеты.
Оказалось, что рядом на проспекте стоит экипаж, подготовленный для того, чтобы отвезти задержанную на Офицерскую улицу. Марфа больше не вырывалась, видимо, покорилась своей участи. Только исподлобья бросала взгляды то на Ушакова, то на сыскных агентов. Понимала, что поймана на наживку, как глупый зверёк.
Глава 45
Филиппов выглядел больше удручённым, нежели обрадованным. Дело, занимавшее все мысли и не дававшее покоя уставшему разуму, наконец, завершено. Но в душе осталась одна только пустота. Словно выдернули единственную опору из-под ног и сейчас висишь в воздухе: то ли грохнешься на камни, то ли на мягкую подстилку. Сердце Владимира Гавриловича хотя и не болело, но ныло, словно обвитое чем-то липким и мягким.
В нескольких аршинах от стола поставили стул, в углу сидел писарь, готовый регистрировать каждое произнесённое в кабинете слово. Филиппов вначале хотел было его отослать, а потом подумал, что сам может что-либо упустить. К допросу как таковому он не готовился. Ранее, когда Степанова находилась дома и не могла быть привлечена по делу, он часто с ней разговаривал, пытаясь предугадать её ответы. Но выходил лишь только его собственный монолог.
Когда привели Марфу, она без единого слова села на стул. Окинула взором комнату, останавливая на каждом предмете долгий оценивающий взгляд. Потом прищуренными глазами уставилась на Владимира Гавриловича, наклоняя голову то к правому плечу, то к левому.
Василий развернул платок и положил на стол нож с засохшими пятнами крови, рядом опустил пакет из газеты.
– Как рука?
– Заживёт.
Пауза длилась долго. Писарь, сперва оценивающе смотревший на Степанову, заскучал. Вдова и вправду выглядела довольно впечатляюще. Платье не скрывало стройной фигуры, развитых женственных форм и длиной лебединой шеи. Красивое лицо с выразительными глазами, пухлые красные губы привлекали взгляд. Сколько ни отводи его в сторону, хотелось увидеть её ещё один раз.
– Здравствуй, Марфа! – наконец, произнёс Владимир Гаврилович.
Вдова сперва хотела отмолчаться, сжав до боли губы, но внезапно улыбнулась и произнесла низким мелодичным голосом:
– Здравствуйте, Владимир Гаврилович!
Марфа ждала продолжения, сама не добавляла лишних слов.
– Ты, видимо, знаешь причину твоего задержания.
Она передёрнула плечами, собранные в узел волосы тоже колыхнулись, словно живые.
– Скажи… – начал Филиппов.
– Почему вы, – перебила она всё таким же тихим голосом, – позволяете мне тыкать? Я, между прочим, вдова и хотела бы соответствующего к себе отношения.
– Хорошо, Марфа… э-э-э… – согласился начальник сыскной полиции.
– Можно просто Марфа, без упоминания моего отца.
– Договорились. Так вы, – Владимир Гаврилович улыбнулся, – знаете причину вашего задержания?
– Предпочитаю услышать из первых уст.
– За этим дело не станет. Вначале покончим с формальностями.
– Хорошо, – в тон Филиппову ответила вдова.
– Ваше имя? – Владимир Гаврилович приступил к процедурной части.
– Марфа Степанова.
– По батюшке?
– Лучше без него. Считайте, что рождена во грехе, незнамо от кого.
– Как пожелаете. Ваше звание?
– Пишите: из крестьян.
– Какой губернии?
– Это столь важно?
– Пожалуй, да, – ответил Филиппов.
– Пишите… как же лучше сказать… ах да, беспамятная.
– Может быть, Новгородской губернии, Борисовской волости, село Борисово-Судное, а точнее, деревня Порошино?
– Вы же знаете. Зачем спрашивать? – скользнула по нему злобным взглядом Марфа.
– Для порядка. Сколько вам лет?
– Шестнадцать.
– По моим сведениям, семнадцать.
– Для вас это имеет значение? Годом меньше, годом больше – не всё ли равно?
– Вы правы, для следствия это не имеет значения. Какой вы, Марфа, веры?
– Само собой разумеется, что православной. Будут ещё формальные вопросы? – спросила Филиппова вдова.
Владимир Гаврилович был удивлён правильностью речи Степановой, но не стал задавать по этому поводу вопросов.
– Нет, – покачал головой начальник сыскной полиции. – Теперь перейдём к самому делу.
– Как скажете, – руки Марфа продолжали лежать без движения. Вдова не нервничала, или не выказывала возбуждённого состояния. Она просто приготовилась слушать.
– Когда вы стали жить в семье Андреевых?
– Три года тому.
– При каких обстоятельствах?
– Они…
– Андреевы?
– Да, Андреевы всегда останавливались в одном и том же доме при поездке на богомолье, вот там меня и встретили. Разговорились с тётей Катей, ей показалась моя
