должной прибыли, забросят работы и другие купцы на своих приисках. Ну, может, кто и год-два помоют золотники какие, а там участь одна — заглохнут.
— Да-а, блеснуло золото, думали, надолго, ан нет, недра не больно богатыми оказались или металл драгоценный шибко глубоко залёг. Была пушнина главенствующей в нашей сибирской тайге, и останется она навеки, на все времена! — заключил Ряженцев.
— Но коль богатые прииски открыли на Хомолхо, так золотой промысел не остановится, водоразделы сибирские покажут себя, знать, золота несметно в них имеется, и греметь будут, да ещё как греметь, на всю Россию-матушку!
— Вы, Николай Егорович, словно предсказатель будущего, — рассмеялся исправник. — Вам бы не горным инженером, а пророком или прорицателем быть следовало. — Однако смех убрал и серьёзно: — А вообще кто его знает, может, вы и правы, коль обнаружили золото на Олёкме, а теперь и на Хомолхо, так в других местах почему б ему не быть? Дело времени, наверное…
Откуда ж могли знать и предполагать исправник, его помощники и горный инженер при сей беседе, что действительно так и случится. Спустя несколько годов и десятилетия на многих сибирских ключах и речках севера Иркутской губернии в водоразделах рек Лены и Витима охваченные золотой лихорадкой золотопромышленники и лица, одержимые поисками благородного металла, откроют месторождения, богатые золотом. Что край действительно будет греметь и привлекать купцов, предпринимателей, крестьян, рабочих со всей России в надежде кто обогатиться, а кто заработать на безбедное существование. Потянутся и сомнительные личности, жаждущие завладеть драгоценным металлом лёгким, но мерзким негодяйским способом. Разбой и убийство старателей станет для преступников грешным занятием, наживой даже нескольких золотников, добытых тяжким старательским трудом, омытым потом и с мозолями на руках. И всему этому начало положат прииски Спасский и Вознесенский. Но это будет чуть позже, а пока глубокая осень наседала на Олёкминск, а в избах Осиповых раздавались плач вдов у гробов их погибших мужей и вздохи людей, кратковременно посещавших взглянуть на знакомых им тружеников, выразить соболезнование родным покойников.
В этот же день посетили дома Осиповых и Ряженцев с Постниковым. Первым решили глянуть на Никиту. Прежде чем переступить порог, сняли головные уборы, а войдя в избу, перекрестились, с минуту-две постояли. У гроба сидела Ксения, она еле приметно покачивалась из стороны в сторону, вздыхала, лицом мышиного цвета, выплаканные глаза выражали страдания, за ночь она стала выглядеть лет на двадцать старше. «Куда подевалась красота этой женщины? Она ли это? Вот что горе может сотворить с человеком…» — подумал Ряженцев. Постояв ещё около пяти минут в раздумьях, Святослав Романович подошёл к изголовью покойного, глянул на лицо, легонько открыл ткань, что прикрывала верх головы, и увидел подтверждение того, о чём рассказывал Тихомиров. «Да, так проломить темя мог лишь тяжёлый предмет… А на лице царапины, так это явно от медвежьих когтей, успел слегка разок пройтись. Прав Николай Егорович, вовремя оказались на месте трагедии, а не то разодрал бы до неузнаваемости…» Ксения даже и не глянула, кто подошёл к гробу, глубоко погружённая в своё горе, она вроде как не замечала ничего происходившего вокруг. Она как оказалась в скорбном мире, где нет ни улыбок, ни радости, ни смеха, а царила одна печаль, горькая и угнетающая душу.
Ряженцев заметил сидевшую поодаль от гроба женщину, а признав в ней Пелагею Карымову, подошёл к ней и попросил отойти в сторону. Та покорно поднялась и последовала за исправником, следом за ней направился его помощник. Все трое уединились на кухоньке.
— Пелагея, скажи, кто тело покойного обмывал? — шёпотом задал вопрос Ряженцев, на что Карымова крайне удивилась: с чего это исправнику понадобилось знать это, с каких это пор власти интересоваться стали этаким делом?
— Ольга Миронова и я… — пролепетала Пелагея. — А чего так, что ж пристало знать?
— Не удивляйся и не пугайся, — успокоил женщину Постников.
— А я и не пугаюсь, доброе дело делали, как же человеку не мытым на том свете появляться, грешно, не по-христиански, завсегда принято. А то не знаете.
— Знаем, знаем, как же не знать, — теперь успокаивал Карымову Ряженцев. — Ты нам про другое скажи: на теле Никиты необычное заметили чего? Царапины, кровоподтёки, ну, в общем, следы какие.
— Были синяки, ссадины на боках, особо на спине, видать, медведь шибко измывался над ним, будто на камнях тряс его, а голова так и вовсе пробита, ой, не приведи Господь. — Пелагея окрестила себя и замолчала.
— А кто ж обмывал брата его — Фому, не знаешь?
— Так тоже я, попросили, отказать как можно, но уже с Ефросиньей Кудрявцевой. — А встрепенувшись, Карымова заметила: — Так и Фома так выглядел, с синяками и ссадинами и головой, как у Никиты, проломленной. Пришлось обоим и на темени поработать, залатали, как могли… Ох, какову ж смерть приняли, не приведи Господь. — Пелагея снова наложила на себя крест и вздохнула.
В доме вдовы Клавдии Осиповой Ряженцев и Постников увидели ту же картину — плач и скорбь. Они всего лишь глянули на голову покойного и, убедившись в глубокой ране, не стали задерживаться и покинули избу, заполненную траурным дуновением.
— Наблюдательный же этот инженер Тихомиров, сообразил, не от лап медведя смерти эти. Кто ж изверги, лишившие братьев жизни? — рассуждал Постников, когда возвращались с Ряженцевым в полицейское управление.
— Следовало бы пригласить Николая Егоровича, есть что обсудить с ним, он человек грамотный, в чём и нам помочь сможет, — отреагировал Ряженцев. — А вы, Никодим Иванович, и впрямь не откладывая дойдите до него и пригласите до нас.
— Как прикажете, Святослав Романович, сей момент и загляну до него, — ответил Постников и свернул в проулок, где стоял дом, в котором Тихомиров снимал комнату. В том доме проживала одинокая старая женщина, но крепенькая, и её радовал постоялец, интеллигентный, начитанный, ей доставляло удовольствие готовить ему пищу, поддерживать порядок во всём, этим она скрадывала своё одиночество, проявляя заботу о нём, как о сыне, некогда погибшем в Отечественную войну русского народа против французов. Не могли Дарья Елисеевна с мужем оставаться в деревенской хате, что поставленной их предками в Тамбовском уезде, всё напоминало о сыне, не выдержав, оставили родные места и уехали, куда глядели глаза, подальше, на Север. А через два года, как поставили дом, схоронила Дарья Елисеевна свою половину и осталась одна, как перст.
Через час в полицейском управлении заседали четыре человека: Ряженцев, Постников, Малов и Тихомиров.
— Прямо скажу, Николай Егорович, правда ваша — убили Осиповых, и сомнений нет, дело людских рук, грабителей, — говорил Ряженцев. — Но вот какая штука, ведь никто, как мы вам сказали, не отлучался из села, никто!
— Выходит, тайно пришлые
