это.
— Я так боялась потерять тебя.
Мои слова стали тихими, застревая в горле на пути к выходу.
— Я так сильно тебя люблю, и я не говорю тебе об этом достаточно. Мне так жаль.
Она покачала головой из стороны в сторону.
— Когда я увидела, как Стетсон направил на тебя пистолет, я поняла, какой глупой я была.
— Не глупой, мама…
Она подняла руку.
— Я не могла ничего изменить то, что Айви больше нет, но в том, что я потеряла тебя из-за своего горя, была моя собственная вина. Я не видела этого до того момента. Я могла потерять тебя до того, как по-настоящему узнала женщину, которой ты стала.
Слезы текли по ее щекам, но она улыбалась, и на этот раз улыбка сияла до самых серо-зеленых глаз. Глаза, которые унаследовали и Айви, и я.
— Я так люблю тебя, малышка.
На этот раз я наклонилась и обняла ее с большей силой, чем раньше. Я не могла сдержаться, потому что то, что я собиралась сказать, могло заставить ее посмотреть на меня по-другому, а я не хотела, чтобы это произошло, когда мы только-только нашли друг друга.
— Мама? Я должна тебе кое-что рассказать, — сказала я ей в волосы, не в силах смотреть ей в глаза. — Это гложет меня все эти годы, и прежде, чем мы сможем двигаться дальше, я думаю, ты должна знать, что случилось в тот день. В тот день, когда Айви умерла.
Я отстранилась, опустив взгляд на свои пальцы, которые возились с рукавом.
— Это была моя вина.
В этих словах не было ничего, кроме вздоха и чувства вины, но они раскололи меня на две части.
— Что?
— В тот день я осмелилась перепрыгнуть через бордюр. Я знала, что это опасно, но все равно сделала это. Я знаю, что была еще ребенком, но она все еще была бы здесь, если бы я этого не сделала. Это все моя вина.
Наконец-то. Наконец-то я сказала правду. И в каком-то смысле это было облегчением.
Очищающие слезы текли по моим щекам, подбородок дрожал, тело переполняли эмоции.
Мамины брови сошлись в узел.
— Малышка, ты ни в чем не виновата.
— Я знала, что ты так скажешь, потому что…
— Нет.
Она прервала меня.
— Я не думаю, что ты знаешь. Милая, у твоей сестры была аневризма. Вот почему она упала с велосипеда. Она умерла еще до того, как упала на землю.
У меня зазвенело в ушах, пока мой мозг пытался осмыслить ее слова.
— Разве ты не помнишь, как мы делали сканирование мозга вскоре после ее смерти? Поскольку вы близняшки, мы должны были тебя проверить, но ничего не нашли. Все, что могли сказать врачи, это то, что это была случайность. Одна из тех загадок природы.
Мои губы открывались и закрывались, как рыба, выброшенная на берег.
— Я… аневризма? Я помню… громкий аппарат.
— Это он и есть.
— Но я не знала, для чего он нужен.
Печаль омрачила ее и без того бледные черты.
— Мне так жаль, Роуэн. Ты была молода, и мы пытались объяснить, но общение было затруднено твоим возрастом и нашим горем. По прошествии лет нам и в голову не приходило, что ты могла винить себя. Мне так невероятно жаль.
Она схватила меня за руку со всей своей ограниченной силой.
— Я…
Всхлип заглушил мои слова.
— Я не… Это была не я…
— Нет, детка. Это не твоя вина.
Я потеряла дар речи. Все эмоции, которые я когда-либо испытывала по поводу смерти Айви, вылились из меня в рыданиях, в кашу из слез и соплей. Моя голова склонилась на край маминого матраса, когда я отдалась катарсическому освобождению.
— Вот почему я хотела быть такой идеальной для вас, ребята.
Я икнула, когда самые сильные рыдания утихли.
— Если бы я забрала Айви, я чувствовала, что обязана быть идеальной дочерью для вас.
— Роуэн, ты есть и всегда будешь идеальной, такой, какая ты есть.
36
Роуэн плакала. Я понял это сразу же, как только вошел в комнату ее матери, но сияющая улыбка, которой она сверкнула, убедила меня, что ее слезы были лучшего вида. Я подождал, пока мы не остались одни в машине по дороге домой, чтобы удовлетворить свое любопытство и узнать больше.
— Чувствуешь себя лучше?
— Я все еще в шоке, — ошеломленно ответила она.
— В шоке?
Я думал, что она уже начала переваривать инцидент со Стетсоном, хотя прошло всего двадцать четыре часа.
Она смотрела на меня с такой ранимостью, словно ей снова было шесть лет.
— Шестнадцать лет я считала себя ответственной за смерть моей сестры. Шестнадцать лет. И сегодня я узнала, что это была не моя вина.
Я уже говорил ей об этом, но если для того, чтобы она поверила в это, нужно было поговорить с ее мамой, то я был рад. Лишь бы до нее дошло.
— Я рад это слышать.
— Нет, ты не понимаешь. Это была не моя вина, — сказала она с укором. — У Айви была аневризма, и именно поэтому она упала с велосипеда — не потому, что я осмелилась прыгнуть. Мама и папа пытались рассказать мне об этом, когда я была младше. Я помню, как они говорили мне о крови в ее голове, но все, что я видела, это кровь в ее волосах от удара о землю. Я так и не поняла, что у нее оторвался тромб, и мне было так плохо от того, что я думала, что я сделала, что я так и не рассказала им о том, что осмелилась спрыгнуть с бордюра.
Черт меня побери.
Я был так рад, что она узнала правду, но, блядь, какая трагедия, что она так долго жила с этим непониманием. Неудивительно, что она была шокирована.
— Это чертовски приятная новость.
Роуэн усмехнулась.
— Это действительно так. А что насчет тебя? О чем вы с папой говорили?
— Он хотел узнать, что произошло.
— И что ты ему рассказал?
— То же самое, что я сказал властям. Ему незачем знать больше, чем это.
Она кивнула, вернув взгляд на дорогу, когда мой телефон зазвонил через автомобильный динамик. Я автоматически выбрал режим конфиденциальности на приборном дисплее и сразу ответил на звонок. Звонил Тор, и Роуэн не нужно было слышать все детали нашего разговора.
— Да?
— Мне нужно знать, как долго я буду сидеть с собакой. Нужно ли мне давать ему еду и воду?
Он говорил о Стетсоне. Он хотел знать, как долго я планирую держать его в
