жалобно спросила Оливия, во все глаза глядя на существо перед ней.
Оно казалось целиком состоящим из белого пламени. Миллионы огоньков танцевали, слабо колыхаясь от движения воздуха. Лицо мало напоминало лицо Колдблада, да и вообще человеческое лицо. Больше всего оно напоминало круглую как блин маску, безносую и плоскую, с огромной расщелиной на месте рта. Глаза были белесые, круглые, ввалившиеся внутрь, а взгляд — прямой, застывший и тусклый.
— Финнеган? — еще раз повторила Оливия, дрожа всем телом, хотя после падения под лед осталась сухой. Ее голос звенел хрустальным эхом. — Финнеган, это ты? Я — Оливия. Помнишь меня?
Какое-то время существо молча изучало ее, пока она в паническом ужасе искала в кармане персиковую косточку. Оливии казалось, монстр не только не понимает человеческой речи, но еще и не осознает себя, будто зверь, лишь напоминающий человека, но не имеющий с ним ничего общего. И она вздрогнула, когда он открыл пасть, полную острых зубов, и скрипучим голосом произнес:
— Оливия. Как я рад. Мне было так одиноко в этих пещерах. Я ждал тебя.
— Ах, это и вправду ты! — вскрикнула она, на миг узнавая в жутких очертаниях графа. Ужас уступил место жалости. Она хотела коснуться его рук, но, увидев нечеловечески длинные пальцы с внушительными когтями вместо ухоженных ладоней графа, поспешно сложила руки в замок на груди.
— Мне жаль, что это случилось с тобой, — глядя в пол, проговорила Оливия. — Та пожилая леди сказала, что твоя человеческая сущность мертва вместе со всеми воспоминаниями, но я верю, где-то в глубине души у тебя должно сохраниться знание о том, кто ты. Благодаря тебе, я тоже все забыла, но твой друг, та леди, помогла мне вернуть память. А я хочу помочь тебе.
— Да, — подтвердило чудовище. — Ты можешь помочь мне.
— Как? — с жаром воскликнула Оливия. — О, я сделаю все, что в моих силах!
— Твое сердце поможет мне. Отдай его.
Оливия разочарованно отпрянула, решительно мотая головой и помещая ладони крест-накрест на груди, как если бы это могло защитить ее:
— Нет. Нет, это мы уже проходили. И она предупреждала меня об этом… Нет, должен быть другой способ, — пролепетала она.
— Это единственный способ. Если ты отдашь мне свое сердце, его свет и тепло исцелят меня и я снова стану тем, кем был до превращения. Моя жизнь и судьба в твоих руках.
— Нет, — решительно покачала головой Оливия, зажмуриваясь, не желая глядеть на этот болезненный мираж. — Нет, ты думаешь, мое сердце утолит твой голод, но это случится лишь на короткий миг, а потом ты захочешь еще одного сердца, а потом еще и еще… Это не выход. Помнишь, на свадьбе Хэлли ты сам сказал, что никто не имеет права требовать моего сердца? Ты отрекся от своих притязаний, помнишь?
— Твое сердце поможет мне вспомнить.
— Нет-нет! Тебе не нужно мое сердце, чтобы вспомнить. Давай я просто расскажу тебе о своих воспоминаниях? — взмолилась она, цепляясь за последнюю соломинку.
Предсказание цыганки сбывалось, и Оливия чувствовала, что ей надо спешить. Кровь стыла в жилах, и сердце стучало все медленнее и медленнее, как у древесной лягушки, погружая тело в последний сон.
— Помнишь нашу первую встречу? — спросила Оливия, закрыв глаза, не в силах выносить вида чудовища и собственного отчаяния. — Ты купил меня у родителей, а потом поцеловал, будто ставил печать в документе, и мне так хотелось тебя ненавидеть, но я не смогла…
— Я не помню, ничего не помню, но твое сердце… — шептал монстр, будто ветер свистел в ущельях.
— А помнишь как ты спас меня от гибели в снегах, а я рассказала тебе свой величайших секрет, как ты заботился обо мне, пока я не встала на ноги, как ты убил Боба Динки… ради меня?
— Отдай мне свой сердце. Отдай свое сердце.
— Помнишь, как мы танцевали на свадьбе у Хэлли, и мне даже показалось, на короткий миг, мне показалось, что счастье возможно, и что ты думаешь так же?!
Их разделяли каких-то два шага, и холод, исходящий от него, разрывал ей легкие. Пальцы рук и ног утратили чувствительность. С каждым словом голова отзывалась болью. Она кричала, и в звенящем тишиной воздухе ее слова распадались на эхо. Он не ответил на ее последнюю фразу, и Оливия с надеждой открыла глаза.
Перед ней стоял граф. Он выглядел так, как она его помнила, разве что его кожа была прозрачной и мерцала, а волосы — белыми, как бумажный лист. Он смотрел не на нее, но в сторону:
— Розы так прекрасны, что природа подарила им шипы, чтобы они могли себя защитить. Подлинную красоту всегда узнаешь по броне.
Оливия прерывисто вздохнула. На ее глазах выступили слезы.
— Лив, ты не должна здесь быть, — строго сказал граф, с нежностью глядя на нее. Какой контраст по сравнению с его обычным, пустым и лишенным выражения взглядом! — В своей новой сущности я для тебя опасен.
Он протянул руку и разжал ладонь. На ней лежала персиковая косточка.
— Это, кажется, твое? Тебе пора возвращаться.
— Но ведь ты же все вспомнил!
— Ненадолго, — покачал головой граф. — Холод сильнее меня, без сердца мне его не одолеть. А вот тебе пора возвращаться, иначе тебя постигнет та же участь.
— Если останусь, я тоже стану Ледяной? — вздрогнув, спросила Оливия.
Он молча кивнул. Тогда она протянула руку к косточке, будто бы собираясь забрать ее, а потом с силой ударила по тыльной стороне его руки. Косточка поднялась в воздух, закрутилась, будто монета, и сгинула в проруби озера света.
— Что ты наделала?! — в ужасе спросил Колдблад, метнувшись вперед, безуспешно пытаясь поймать косточку, пока она еще была в воздухе.
Оливия преодолела разделяющее их расстояние и взяла его лицо в ладони, заставляя его смотреть ей в глаза:
— Значит, так тому и быть, — сказала она. — Какая наглость с твоей стороны сначала лишать меня памяти, потом снова клянчить мое сердце, а теперь и вовсе отправлять домой против воли, как ребенка, у которого начался комендантский час. Я такое обращение к себе терпеть не намерена! К твоему сведению, мы дали клятвы, и я не позволю тебе так просто от них отречься! Если твой удел быть Ледяным, значит я последую за тобой и разделю твою вечность.
— Но зачем, Оливия, зачем? — горестно прошептал он, глядя на нее с состраданием и болью, а еще с той самой нежностью, которую она никогда в нем не знала.
— Я люблю тебя, — сказала она и вдруг усмехнулась. — Сбылось твое предсказание в оранжерее. Ты победил.
В голове
