— Пей, тварь, давай, пей. — Она кое-как разжала ему зубы и вылила виски в рот. Игорь задергался, руки и ноги у него задрожали, виски забулькал в горле. Глотать он не успевал, вискарь выплескивался на лицо, на одежду, на лавку, мерзко воняло солодом и патокой. Игорь дергался, точно его за ниточки тянули, тряс головой и бился затылком о ствол старой рябины, кривой и трухлявой, от этого мерного стука становилось не по себе. Наконец бутылка опустела, Рита встала, отошла на несколько шагов. Игорь развалился на лавке, как недавно на диване, дергался, но уже не так активно, и напоминал сейчас червяка на компостной куче, жирного, мокрого и слепого. Рита отвернулась и быстро пошла к прудам, на ходу засовывая в горлышко бутылки обрывки блистера от снотворного. Парк она знала плохо, вернее, совсем не знала, поэтому сначала забрела в заросший крапивой и лопухами овраг, постояла на краю сломанного мостика и пошла обратно. Издалека посмотрела на Игоря, тот сидел спиной к рябине и вроде не шевелился, как показалось со стороны. Из кустов выскочил веселый мокрый лабрадор с палкой в зубах, он подбежал к Рите, обнюхал ее и умчался, врезав палкой по коленке.
Рита пошла следом по мокрой тропке и скоро оказалась на берегу покрытого ряской пруда. Над водой стлался туман, летали стрекозы, по воде расходились круги. Пес гавкнул, появилась его хозяйка, невысокая толстая тетя с мятым недовольным лицом. Она смерила Риту презрительным взглядом, отобрала у пса палку и запустила ее в середину пруда. Пес прыгнул в тину и шустро погреб на свободное от ряски пространство. Рита отошла за огромную, нависшую над водой березу, что еще чудом держалась на берегу, встала на мокрые вылезшие из земли корни и выкинула бутылку в пруд. Пес уже схватил палку и греб обратно, услышал звук и закрутил башкой. Тетка принялась звать его к себе и тоже оглядывалась. Рита отбежала в кусты и по скользкой траве добралась до тропинки, пошла вверх. Шла, не торопилась, разглядывала деревья, траву, вспомнила, как когда-то сама вот так же гуляла со своей собакой недалеко от дома, как пес в теплый и ясный майский день залез в болото и выбрался грязный по самые уши, зато довольный и счастливый. И как она вела собаку домой, как на них смотрели прохожие, как мыла его потом специальным шампунем и как пес мужественно терпел ненавистную процедуру.
Игорь так и сидел на лавке с запрокинутой головой. Сидел спокойно, не дергался, не дрожал, не мотал башкой. Просто сидел и смотрел в небо, когда Рита остановилась поодаль. Ничего не происходило, только вонь стала еще сильнее, а у Игоря на лице появились странные белые полосы. Рита подошла, присмотрела и зажала ладонями рот, отвернулась, снова посмотрела на своего бывшего. Он захлебнулся собственной рвотой, она, как недавно вискарь, обильно лилась изо рта и забила ему горло, на лавке и траве было полно вонючих пятен.
— Вот так, скотина. — Рита еле сдерживала тошноту, земля буквально уходила из-под ног, качалась и тоже дрожала, деревья сошли с мест и двинулись вправо-влево, как в пляске макабра, рябина повалилась вперед, Рита едва успела отскочить. Постояла еще немного, приходя в себя, открыла глаза — нет, рябина на месте, и остальные деревья, и лавка тоже. И Игорь там же, никуда не делся. Рита отвернулась и побрела к выходу. Тут народа стало больше, появились и добрые пенсионеры с лыжными палками, и мамаши с орущими детьми, и подростки на великах и самокатах. А ведь еще час назад только ветер гулял в верхушках старых берез — говорят, раньше тут было кладбище, причем богатое, с надгробиями и мраморными плитами, от коего люди и время не оставили и следа, только россыпь маргариток на полянках с подозрительно ровными краями. Рита обошла двух мамашек, что курили прямо посреди велосипедной дорожки, не обращая внимания на свое дерущееся потомство, прошла мимо огромных разбитых вазонов. Дунул сильный ветер, порыв буквально чуть не сбил с ног, волосы упали на лицо. Рита повернулась, отвела волосы назад и тут над символическими воротами, нелепым деревянным сооружением, увидела камеру. Та смотрела точно на вход, рядом помещалась вторая, она следила за дорожкой к пруду.
Две камеры наблюдения видели, как она с Игорем зашла в парк — оцепенение спало только дома. Рита прошла в комнату, потом в кухню, поставила чайник, выключила, вернулась в коридор и остановилась в полумраке. «Меня с ним видели, как мы вдвоем заходим в парк, потом я выхожу одна. А его уже нашли, наверное». Стенка, как недавно деревья, двинулась куда-то вбок, зеркало поплыло вверх и пропало, пол быстро пошел навстречу и наступила ночь. Заканчивалась она медленно, точно зимний рассвет подступал: сначала немного посветлело вблизи, а потом в сумраке проступили и дальние углы. Рита поняла, что лежит около входной двери, та буквально перед носом, и, кажется, неплотно закрыта, и еще очень болит локоть, а на ногах валяется что-то тяжелое. Тумбочка, как оказалось. Рита кое-как спихнула ее, та перевернулась, загремев ящиками. Рита попыталась сесть, но правая рука отозвалась такой болью, что перед глазами потемнело. Когда окончательно наступил рассвет, Рита полежала еще немного и села без помощи рук. По правой от локтя вниз и вверх расползалось здоровенное голубоватое пятно, оно на глазах наливалось синевой, рука при малейшем движении отзывалась адской болью. «Перелом?» — Рита осторожно потрогала кровоподтек, не обращая внимания на боль, огляделась. По всему выходило, что она свалилась в обморок прямо в коридоре и просто чудом не ударилась головой об угол столика под зеркалом, до него оставалось совсем немного. Но зацепила при падении тумбочку, заодно врезалась локтем в плитки пола. Встать Рита пока не решалась, сидела на полу, поджав ноги, и приходила в себя. Сознание она в последний раз теряла еще в школе, в старших классах, когда на спор с подружкой не ела три дня, а только пила кофе или крепкий чай. Причем грохнулась в школе, на уроке, перепуганная учительница и медсестра быстро вытрясли из нее правду и отругали почем зря.
Посидела еще немного, поднялась аккуратно, постояла у стенки и подергала ручку двери. Так и есть, открыто, забыла повернуть задвижку замка. Снова повезло, а могло быть и хуже. Она закрыла дверь и побрела в ванную. При одном только взгляде в зеркало сразу захотелось выключить свет и не смотреться туда еще неделю, не меньше. Рита умылась дрожащими руками, полюбовалась синим с фиолетовым отливом локтем и вспомнила, что в кухне есть аптечка, а в ней обезболивающее. И нашла, а заодно и пол-литра настоящего французского коньяка, что сама привезла из Франции и берегла на особый случай. Так и стояла с таблетками в одной руке и бутылкой темного стекла в другой, пока не раздался странный звук из коридора. Длинный, тягучий, потом он оборвался, потом раздались несколько коротких сигналов, потом снова что-то загудело. «Телефон». Рита поставила бутылку на стол, рядом бросила таблетки и пошла искать сумку. Та валялась за тумбочкой, Рита поставила ее на место, выудила мобильник. Семь пропущенных, и все от Юльки — у нее явно было полно новостей, и вряд ли хоть одна приятная. С утра висело непрочитанное сообщение от Ирки: «Ритуля, я задержусь, у нас все еще забастовка, Ницца тоже не отпускает, улетаем в три захода!» И фото набережной, уходящей в бесконечность вместе с лазурным морем, белые шапки Альп на горизонте в сиреневой дымке, и снова вино, вино, вино, среди коего затесался здоровенный котелок с мидиями.
