Книга Флорентийка. Книги 1-4 - Жюльетта Бенцони

Необходимо, чтобы она снова заработала в вашем городе, да и в других краях. Королева Елизавета Кастильская, направившая меня в Рим, хотела бы, чтобы папа разрешил ей восстановить инквизицию в подвластных ей королевствах для борьбы с неверными маврами… Но мы отклонились, кажется, от разбирательства, касающегося этой девицы. А к этой теме она не имеет отношения.

— А, по-моему, это ее как раз и касается, преподобный "брат. Разве это не худший пример того, к чему приводит воспитание, когда забывают господа?

— Чтение книг еще никому и никогда не помешало любить и почитать господа, — запротестовала возмущенная Фьора. — Я считаю себя такой же примерной христианкой, как…

— Может быть, как я? Ты забываешься, Фьора!.. — Мать-настоятельница в возмущении всплеснула руками.

— Оставьте это, сестра моя. Покончим с этим делом! — резко оборвал мать Маддалену фра Игнасио. — Я нахожусь здесь, чтобы спасти заблудшую душу, если это еще не поздно.

Ты только что сказала, грешница, что боишься смерти, не так ли? Хотелось бы тебе верить… Ты действительно молода… и красива, хотя, возможно, твоя красота — деяние дьявола. Так вот, я задам тебе простой вопрос: ты хочешь жить?

— Я буду жить, если господь того пожелает и если река не поглотит меня, — ответила Фьора.

— Ты смелая, я признаю это, если только ты не рассчитываешь на помощь… другого…

— Другого? Кого же?

— Не строй из себя оскорбленную невинность, твои глаза порочны! Я говорю о том, к чьей помощи прибегают колдуны и колдуньи, а ты похожа на колдунью. Я уже видел таких, как ты: они улыбались, стоя перед костром…

— Вы приказали привести меня сюда, чтобы оскорблять? — воскликнула возмущенная Фьора. — Я не колдунья, и мои несчастные родители не занимались колдовством! Они совершили единственное преступление — они любили друг друга, несмотря на запрет!

— Я не советую тебе часто упоминать их! Ну, хорошо, я тебе поверю, что ты не колдунья, — сказал вдруг монах совсем Другим тоном. Голос его стал мягким и приятным, совсем не похожим на его обычную речь — отрывистую и резкую. — Ты просто заблудшая овца. Поэтому я хочу тебя спасти.

— Разве вы можете сделать теперь так, чтобы меня не бросили в воду, тогда как весь город сгорает от нетерпения присутствовать при этой сцене?

— Так, значит, у тебя нет заблуждений относительно твоих прежних друзей? — сказал фра Игнасио с кривой усмешкой на тонких губах. — В таком случае мне не удастся избавить тебя от божьего суда. Единственный человек, который может сделать это, — ты сама.

— Я?

— А кто же еще? Достаточно самого малого: признаться передо мной, прямо здесь, что ты ложно обвинила… — возможно, причина тому твое глубокое горе — эту бедную женщину. Видишь, я стараюсь понять тебя! Вспомни, она ухватилась за мое предложение подвергнуть вас жестокому испытанию как за какой-то шанс. Значит, она, безусловно, невиновна… Признайся, что ты ошиблась, и я сделаю так, что все здесь успокоится…

— Если я соглашусь, то что со мной станет потом? — Фьора даже не подумала о расставленной ловушке.

— Сначала ты поживешь в монастыре, на попечении матери Маддалены. Это мера предосторожности, поскольку ты сама убедилась, что ты уже никто в глазах наших добрых флорентийцев. Тебе не удастся владеть состоянием твоего отца: это слишком большой лакомый кусок для Лоренцо Медичи. Ты будешь унижена, выброшена на улицу…

— Разве я обязана здесь оставаться? Я уеду из Флоренции!

— Да, ты покинешь Флоренцию. Когда горячие головы немного поостынут и страсти улягутся, я переправлю тебя в Рим, где, по моей просьбе, тебя примет Его Святейшество. Ты сможешь выбрать между хорошим монастырем и работой у какой-нибудь благородной дамы. У племянницы папы, например, — Катарины Сфорца… Она, безусловно, по-доброму отнесется к молодой особе, которую Медичи обобрали и бросили на произвол судьбы.

Дружеский тон испанского монаха сначала сбил Фьору с толку. Она не сразу поняла, почему он так старается, чтобы она отказалась от своего обвинения. Но вдруг ей все стало ясно!

Брат Игнасио прибыл во Флоренцию, чтобы следить за Лоренцо и Джулиано де Медичи. Ему нужно было выдвинуть против них обвинения, и в этой игре он решил использовать ее как пешку.

Фьора была далека от политики. Однако она знала, что Сикст IV был заклятым врагом Медичи. Он хотел отдать Флоренцию своему племяннику Джироламо Риарио, мужу Катарины Сфорца. Поэтому папа собирал вокруг себя всех врагов господина вожделенного города. Фьора, безусловно, встретит в Риме Франческо Пацци. Говорили, что папа интересуется его денежными делами. Франческо переправил в Рим, с благословения старого Джакопо, большую часть семейного состояния.

Иеронима будет публично объявлена чистой и невиновной и явится живым укором для Лоренцо, пытавшегося защищать Фьору. Так ему будет нанесено еще одно оскорбление. Безусловно, эта коварная женщина добьется от Сеньории присуждения ей значительной части богатства Бельтрами.

Фра Игнасио беспокоило молчание Фьоры.

— Ну как? Что скажешь? — не выдержал он. — Разве мое предложение не великодушно?

— Думаю, что это весьма великодушно, — вмешалась настоятельница. — Со своей стороны, я согласна оставить тебя Здесь. Ты будешь под защитой церкви…

Фьора разглядывала их обоих; у настоятельницы глаза были влажными от умиления, а у монаха отвратительно дергался рот, он то прикусывал губу, то облизывал ее языком. Оба были одинаково неприятны Фьоре.

— Я искренне благодарю вас обоих за участие в моей судьбе, но я хочу предстать перед судом божьим. Я надеюсь, он поможет мне доказать, что я права!

Фра Игнасио резко вскочил с места, будто его подбросила отпущенная пружина.

— Ты безумна, несчастная! Ты подписываешь этим свой смертный приговор! — прорычал монах, а настоятельница подняла глаза и руки к небу.

— Вы не можете знать, чем закончится испытание, преподобный отец! Я могу не утонуть и остаться жить!

— Но от костра ты не спасешься! Я был прав: ты — колдунья! Если, к несчастью, река не поглотит тебя и ты останешься в живых, тогда я пошлю тебя на костер! Придет день, и я отправлю на костер и Медичи с его компанией. Мне известно, что он держит при себе врача-грека. Он провидец и маг, а значит — слуга сатаны! Когда папа доберется наконец до этого проклятого города, они все будут сожжены на костре, все! Но, к великой радости господа, тебя сожгут раньше всех!

Монах больше не владел собой. Искривленный злобой рот пенился слюной, глаза горели, как раскаленные угли. В дрожащем свете свечей Фьора видела перед собой маску