Книга Ночь роя - Роберт фон Штейн Редик

— Пошли, — сказала она. — Давай посмотрим, сможем ли мы что-нибудь вытянуть из ведьмы.

Они вышли из большой каюты, мастиффы Таши шли впереди. По правде говоря, у Фелтрупа тоже были свои сомнения по поводу их поручения. Леди Оггоск (с той уверенностью в повиновении, которую она всегда демонстрировала) просто приказала ему предъявить Полилекс. «Я не Арунис, я не стану красть его у тебя», — заявила она. Но, произнося эти слова, она отвернулась от него, словно боясь того, что может выдать ее лицо. Внутренне Фелтруп запаниковал, сопоставив ее уклончивость со своей собственной. Он сказал, что ему придется поговорить с Марилой, потому что в одиночку он вряд ли сможет выполнить ее желания. Бесценные и запрещенные книги нельзя таскать в мешках, так?

Убеди ее! ответила леди Оггоск, добавив, что на карту поставлено само выживание «Чатранда». После этого она закрыла рот, ожидая, когда он уйдет. Не крысам задавать вопросы герцогине Тироши.

Ему не нравилось перечить ведьме, несмотря на ее странное превращение в его защитницу и доверенное лицо (если такое слово вообще можно было применить к такой хитрой и расчетливой особе). И все же книга была в его доверии, его и Марилы. И поэтому он стал расспрашивать дальше:

— Простите меня, леди, но вам лучше привести более веский аргумент. Вспомните, если хотите, что сама Мать-Запретительница велела Таше ни с кем не делиться книгой.

Леди Оггоск швырнула в него расческой.

— Мать-Запретительница! — взвизгнула Оггоск. — Она на борту? Единственное, что она делала для Таши Исик — сажала ее в тюрьму и учила, как заманить мужчину в ловушку бедрами и ресницами. Поднимала ли она когда-нибудь палец на чародея или бесчинства Тайного Кулака? Я пожертвовала собой! А та женщина осталась в Этерхорде разводить сомов.

Фелтруп вздрогнул. Он знал, что расположение ведьмы к нему может исчезнуть так же быстро, как и появилось. Он понятия не имел, почему она считала его важным. До Масалыма она едва удостаивала его взглядом. Теперь по какой-то причине она дала понять, что он под ее крылом — и что человек, который прикоснется пальцем к единственной выжившей крысе «Чатранда», ответит перед ней. В своей каюте она потчевала его историями о своих первых путешествиях с капитаном Роузом, о своем низком мнении о некоторых членах экипажа (большинстве членов экипажа), о своей ненависти к мзитрини и о своем восторге от вреда, причиненного им культом Шаггата.

Самым тревожным были ее намеки на Рой Ночи, который, по ее словам, рос подобно невидимой опухоли.

— Он здесь, в Алифросе, — сказала ведьма. — Какое-то чудовище позвало его сюда — возможно, сам Арунис, прежде чем погиб. Я чувствую это так же, как Роуз чувствует распределение груза в трюме. Я чувствую, как Рой выводит мир из равновесия.

Они прошли сквозь невидимую стену.

— Не туда, — сказала Марила, когда Фелтруп начал подниматься по Серебряной Лестнице. — Я не хочу, чтобы весь корабль видел, как мы направляемся к ее двери. Давайте пройдем по нижней орудийной палубе. Там ничего особенного не происходит.

Они спустились и пошли по палубе. Свет лился сквозь стеклянные панели в потолке, заставляя доски пола блестеть. Рядом с открытыми орудийными портами ждали черные пушки, похожие на гробы у дверей топок какого-нибудь огромного крематория. Было очень тихо: Фелтруп слышал пение прибрежных птиц острова, ощущал слабый никелевый запах скал. Несколько матросов, работавших здесь, как всегда, старались не пялиться. «Добрый вечер, миссис Ундрабаст», — пробормотали одни, в то время как другие холодно их рассматривали. Фелтруп был благодарен Джорлу и Сьюзит. Мнения о четырех молодых людях (теперь Марила представляла их всех) варьировались от настороженной привязанности до ненависти. Некоторые обвиняли их во всех несчастьях путешествия; другие говорили, что они были единственной причиной, по которой корабль все еще находится на плаву.

У собак потекли слюнки, когда они проходили мимо камбуза. Фелтруп знал причину, потому что тоже чувствовал этот запах, пусть и слабый: боров с Красной Реки. Мистер Фиффенгурт обещал оставить по унции жира для каждого мастифа, но подарок так и не пришел. Когда Фелтруп упомянул об этом, квартирмейстер выглядел довольно больным и сменил тему.

Внезапно носы обоих животных опустились на половицы, как будто их потянули за ниточки. Фелтруп и Марила уставились на них. Огромные тела собак задрожали.

— Они учуяли запах, — сказала Марила, — но на камбузе ничего такого нет, верно? Смотри, они идут по нему.

Собаки, зачарованные, двинулись вперед. Фелтруп бросился за ними, пытаясь очистить свои ноздри от их пота, дыхания и перхоти. Он принюхался, чихнул, снова принюхался. Затем он удивленно поднял глаза на Марилу.

— Икшель, — сказал он.

Глаза Марилы расширились.

— Два икшеля, вероятно, — сказал Фелтруп, — и не более часа назад.

— Икшели! — воскликнула Марила. — Но их не видели уже несколько недель! Ты уверен?

— Я потратил месяц, вынюхивая их, когда впервые поднялся на борт «Чатранда», моя дорогая. Я охотился за ними неустанно; я думал, что мы могли бы стать друзьями. Ты знаешь, чем закончилась эта попытка. И все же я могу ошибиться в запахе икшель не больше, чем в форме своей лапы.

На перекрестке собаки повернули за угол. Когда Фелтруп и Марила догнали их, они обнаружили, что животные скулят и царапают довольно ветхую половицу. Они не были чем-то неслыханным, эти гниющие доски. В Масалыме бригада была поглощена капитальным ремонтом; только теперь их можно было выделить на такие мелкие работы, а чек-лист мистера Фиффенгурта был огромен. В одном проржавевшем углу доски был зазор в два дюйма: более чем достаточно, чтобы через него мог пройти икшель.

Фелтруп попробовал воздух над дырой.

— Они прошли вот здесь, между досками пола и потолком жилой палубы, а затем по левому борту. — Он снова поднял глаза на девушку, внезапно разволновавшись. — И я должен последовать за ними! Быстро, пока никого нет поблизости! Приподними немного эту доску! Помогите мне протиснуться!

— Протиснуться? Ты шутишь? — спросила Марила.

— Определенно нет! Это большая удача! Могут пройти недели, месяцы, прежде чем мы снова уловим их запах. Даже сейчас он угасает. Я мог бы не почуять его без помощи собак.

— Ты не можешь пролезть