покаянную речь на завтра. Согласились, что главное — никакого негатива, никакого «испугался» и прочего. Максимум — «растерялся» и «не был готов к такой откровенности». И то, второе — под вопросом. Устал хуже, чем когда целыми днями железяки ворочал. А самое главное — чем всё кончилось? Решением «действовать по обстановке»! Только что «флажки» расставили, за которые нельзя заходить, и решили обязательно купить цветы.
Этим утром репетиций у Маши не было — профессор давал порой отдохнуть и выступающим, и себе, вот последние десять дней репетиции пойдут в усиленном режиме. Дождался, пока Мурлыкин гарантированно уйдёт на службу и выдвинулся в направлении жилья моей милой, обиженной мною Мурочки. Зашёл в цветочную лавку и начал вспоминать, что там говорилось про «язык цветов». Что-то говорила бабушка, что-то на занятиях по этикету, что-то вообще не помню, где слышал. Честно говоря, в разных источниках один и тот же цветок трактуют порой сильно по-разному. Ещё дед влез со своими воспоминаниями, причём сам же начал сомневаться в своих словах, мол, это в Японии так, а в Европе — наоборот и тому подобное. Но что-то общее если не во всех, то в большинстве трактовок всё же было. Так, извинения — вроде бы мальвы? Не помню только, какие лучше по цвету?
Оказалось, что лучше всего подходят мальвы того цвета, что есть в продаже, а именно три ветки с розовыми и две с красными. Добавил к этому пару веточек розовой камелии, которая вроде как должна означать стремление быть вместе. Посомневался, стоит ли добавить ещё и гладиолус, как символ постоянства своего отношения, даже посоветовался с продавщицей, которая отговорила с применением неожиданного аргумента — оказывается, гладиолусы очень плохо уживаются в одной вазе с большинством других цветов, так что букет придётся разбирать. Поблагодарил, попросил добавить какую-нибудь зелень — девушка вставила пару веток с какими-то мелкими белыми цветочками, которые я вообще не опознал. Рассчитался, добавив хорошие чаевые и получил пожелание удачи вдогонку. Спасибо, красавица — она мне понадобится.
— Прости, родная моя, дурака за идиотскую шуточку. Я не со зла. Просто твои честность и открытость были настолько сильны, что я растерялся и, не зная, чем и как равнозначно ответить тебе ляпнул несусветную чушь.
Маша прерывисто вздохнула и, приняв букет, улыбнулась, но как-то робко.
— И ты не считаешь меня распущенной и глупой?
— Да ни в коем случае! Как тебе такое вообще в голову могло прийти⁈ Ты прелесть, умница и настоящее чудо!
— Ну, я же позволила себе…
— И что⁈ Знала бы ты, что я себе позволить хочу! И потом — почему ты решила, что кто-то вправе запрещать тебе что-то из того, что хочешь в постели, кроме разве что того, с кем ты там вместе — то есть, меня⁈ А я тебе ничего запрещать не хочу!
Маша всхлипнула, прижалась ко мне, уткнувшись лицом в плечо. Букет остался лежать на обувной тумбе, а мы стояли, обнавшись, я гладил Машеньку по спинке и целовал её волосы. Но в этих обнимашках и поцелуях не было той страсти, что вчера — зато было что-то другое. Помимо переполнявшей меня нежности ещё кое-что, что трудно выразить словами. Чувство родства, что ли? Постояв так какое-то время, Маша спохватилась:
— Ой, цветы же! Надо в воду поставить!
После поисков подходящей вазы отправились на кухню, пить чай «по-простому», то есть — не накрывая стол в гостиной, потом разговаривали обо всём и ни о чём… Короче говоря, ничего подобного той страсти, что накрывала нас два дня до этого. Меня это даже немного пугало, но дед, которого я пока не стал «отключать» чтобы иметь поддержку и совет, успокоил.
«Не дави и не форсируй. Ей сейчас необходимо увидеть, понять и почувствовать, что тебе она нужна не только как „мясо“, но и как человек. Готовься, кстати, что это не на один день скорее всего. Намекать на желание близости можешь, но не более того и не часто. А то можешь спугнуть и обидеть».
Ну и ладно. Как будто мне на самом деле Мурка только для вот этого вот постельного нужна. Мне с ней и так хорошо. Даже замечательно.
— Слушай, счастье моё… А давай на фургоне моём прокатимся! Посмотришь, как он на ходу, сравнишь с другими автомобилями, на которых ездила. Знаешь, как мне хочется похвастаться перед кем-то, кто мне дорог и кто может понять, в отличие от той же бабушки?
— А давай! Но тогда о том, что мы проводим время вместе будет знать не только весь двор и минимум половина академии, но и не меньше трети города!
— И что? Всё равно сегодня папе твоему «сдаваться» собирались. Так что, может быть, и на службу к нему заедем проведать!
— Нет уж, это уже слишком!
Несмотря на готовность раскрыться, на территорию изнанки «Художки» мы проникали через грузовые ворота, едва ли не оглядываясь. Сам не знаю, почему — и Мурка, которую я спросил, тоже. Выяснив это обстоятельство, мы расхохотались — легко и непринуждённо. На смех вышел сторож, который признался, что профессор осматривал автомобиль ещё раза три, но каждый раз приходил один, без каких-либо потенциальных покупателей. Кажется, клюнула рыбка, и он присматривается и приценивается к приобретению фургона для себя. Что ж, не буду мешать.
В кабине было жарковато и душновато — в моё отсутствие климат-система для экономии энергии была от этой самой энергии отключена. На страшно — сейчас вставлю макр и станет хороши и приятно. Заодно и скорость работы кондиционера оценим оба. Оставив Машу обживаться в пассажирском кресле — она всё играла с регулировками — обошёл авто вокруг и вынул из холодильника прохладительные напитки — традиционную сельтерскую с фиалкой, квас и, подумав несколько секунд, на всякий случай — бутылку «Рысюхинского светлого». Вряд ли пригодится, но пусть будет.
Уложив бутылки в холодильное отделение короба между сиденьями, установил стаканы в выемки на крышке (это вызвало радостный писк Мурки) и выехал из гаража. Мы почти час катались по городу, пили холодные напитки, смотрели на публику, которая в свою очередь не скрываясь пялилась на наш фургон, ярко и вызывающе сверкавший серебром алюминиевой краски на августовском солнце.
Наконец, я решился предложить Мурке испытать автомобиль на просёлке. Далеко за город ехать не хотелось, поэтому я, недолго думая, поехал на берег реки — в то место, что мне показали позавчера. Думал я, действительно, недолго — на пляже оказалась вся
