с трудом смог я выдавить из себя.
— Ах, так!
Возмущённая голенькая Маша была так хороша, что просто слов нет для описания. Тем более, что она вскочила на ноги и для устойчивости позы или её внушительности эти самые ножки наконец-то немножко расставила. В общем, красота и прелесть невероятные! Настолько, что я не выдержал, тоже встал, обнял мою радость и начал целовать везде, где мог дотянуться, приговаривая:
— Ну что ты, радость моя? Я не над тобой смеюсь, а над всей ситуацией. И над тем, как ты стеснялась и смущалась непонятно чего.
— Ну, огурец же… Пошлость-то какая!
— Глупость. Вот напились вы, действительно, пошло. Это если бы ставить себе задачу — как можно быстрее довести подружку до невменяемости, то варианта лучше вряд ли придумаешь. Но самим так намешать… И один-единственный огурец на закуску, на всё про всё — это вообще, на добивание!
— Всё равно — не смейся надо мной!
— Ни за что!
Обнял покрепче, расцеловал, повалил на диван…
Когда мы навели порядок в доме, проветрили квартиру и уже расставались, я решил напомнить Машеньке о невыполненном обещании:
— И всё-таки это нечестно! Ты меня всего рассмотрела, как хотела, со всех сторон и даже обнюхала — я видел! А я тебя — нет!
Маша покраснела, потом внезапно — похоже, даже для себя самой — тихо-тихо добавила:
— Я и на вкус попробовала…
— Как⁈ Когда⁈ — У меня от неожиданности аж дыханеи перехватило.
— Палец облизала, которым трогала… — еле слышно прошептала Мурка моя.
— И как? Лучше огурца?
— Ах ты свинтус!!! — Ярко-алая Маша ударила меня в грудь сразу двумя кулачками и обозвав дураком выставила за порог.
Увильнула всё же от моего справделивого упрёка — ну да я и сам виноват, дал повод и возможность. С другой стороны — и правда, дурак. Так ей и сказал, немедленно набрав номер по мобилету.
— Прости дурака, ладно?
— Да куда ж я денусь? Конечно, прощу! Ты слишком много обо мне знаешь — так что тут или простить, или прибить.
Ну, раз шутит — то, значит, на самом деле простила. И тут подключился «разбуженный» мною при выходе из квартиры дед:
«О чём речь вообще, и отчего ты дурак?»
Я, мысленно краснея, пересказал сцену нашего прощания.
«И правда — дурень. Девчонка помирала от смущения, ей нужна была хоть какая-то поддержка, а не тупая шуточка в стиле, простите за выражение, „камеди-клаба“ какого-то, ещё раз простите за нецензурность!»
«Да понял я уже! Как исправлять теперь⁈»
«Ну, главное сделал — сразу извинился, и сделал это достаточно искренне, чтобы извинения приняли. Теперь надо восстанавливать доверие, чтобы опять дошла до такого уровня откровенности. Ну, и ответить взаимностью — в части откровенности и признаний. Про меня только не говори!»
«Может, в ответ на историю с огурцом про сочинения песен рассказать, наподобие того, что Мурлыкину-старшему задвигали?»
«Что за история с огурцом? Это у тебя не просто тупая шуточка была, а ещё и на основании её же рассказа⁈ Ну ты придурок…»
Рассказал про злосчастный огурец — в конце концов, ничего такого особо интимного там нет, да и дед никому не разболтает. Надо сказать, что он с этой истории ржал, как припадочный, но потом подытожил:
«То есть ты, внучек, умудрился одной фразой изговнять сразу два откровения своей невесты. Круто, чо. Мастер жанра. Теперь придётся много работать над восстановлением отношений, точнее, их доверительности».
«Это я понимаю, а как⁈»
«Знаешь, внучек — ты только что задал самый сложный вопрос в семейной психологии вообще. Что надо сделать — понимающих и желающих посоветовать масса. А вот как тот или иной совет реализовать на практике в каждом конкретном случае, так все сразу изображают мудрую сову[1]. Надо сесть и крепко подумать. Причём усилия должны быть обоюдными, так что самое первое — это поговорить с Машей, ещё раз извиниться, покаяться и выразить готовность идти навстречу».
Мы оба помолчали в задумчивости.
«А вообще — она сильно удивила, Маша твоя, своей смелостью и раскрепощённостью. Нет, я понимаю, судить об интимной жизни бабушек по тому, как они внуков воспитывают — идея дурацкая, но… В нашем мире двадцатые годы двадцатого же века, которому вы тут более-менее соответствуете, это, конечно, всплеск эмансипации и всего такого прочего. Но у нас это началось после и вследствие целой череды глобальных потрясений в виде Первой мировой, пандемии и целой череды революций. У вас ничего подобного не произошло, и это сказывается. Например, развитие автомобильного транспорта — у вас оно так и застряло на довоенном уровне моей Земли, и легковушки, и грузовики напоминают модели тысяча девятьсот четвёртого — одиннадцатого годов. Авиация тоже у нас с четырнадцатого по восемнадцатый год совершила качественный скачок, не только в техническом плане, но и в тактическом, организационном, психологическом. Здесь ничего такого нет даже близко. И ещё в куче отраслей, от стрелкового оружия по промышленной химии. Но вот в вопросе полового равноправия и свобод — вы сильно впереди. Вопрос — почему».
«А что за „вопрос равноправия“ такой? Кого с кем?»
«Была у нас борьба за равенство политических и экономических прав женщин. И поначалу она была более чем оправдана и разумна. Потому как ситуация порой была абсолютно дикая, когда имущество покойного мужа наследовали все, кроме жены, которая тоже не сильно отличалась от прочего имущества».
«Да ну⁈ Серьёзно⁈»
«Вплоть до того, что солидные „учёные мужи“, богословы и политики на полном серьёзе обсуждали годами есть ли у женщины душа и могут ли они, женщины, считаться людьми в полном смысле слова».
«Посмотрел бы я на того, кто заявил бы подобное в глаза той же баронессе Рысковой — хоть той, что стала одной из первых женщин-авиаторов, хоть её бабуле, командиру гусарского полка. Всей разницы, что младшая, как маг воздуха прибила бы молнией, а старшая — огненным всполохом сожгла».
«Воооот оно! Блин, на поверхности же лежит! Магия, которая передаётся без различия пола! То есть, сами боги местные явно и недвусмысленно, явочным порядком это самое равноправие создали и внедрили. Ну, а равенство возможностей, прав и обязанностей не способствует возникновению робких и бессловесных женщин в сколько-то значимом количестве!»
«Я рад, что ты решил для себя глобальный вопрос, который кроме как у тебя ни у кого не возникал. Мне бы свои так решить, приземлённые и прикладные».
Целый вечер, отложив чертежи, думали и рядили, составляя
