тебя биться… А вот твоё вполне способно будет остановиться навечно. В зависимости от реакции Дея на твою откровенность.
Он никогда не примет тебя такой, какая ты есть на самом деле. Не смирится с той бесконечной свободой, которая течёт в твоих венах и насыщает янтарь твоих глаз таким ярким огнём. Не станет всего лишь одним из твоих мужчин, к которым ты можешь вернуться, когда тебе вздумается, а в остальное время бродить сама по себе.
И даже если по какой-то глупости, не иначе как внушённой ему самим Иррой ради потехи, узнав правду, Дейран не отзовёт своего предложения о замужестве… Ты всё равно не должна будешь пользоваться этой возможностью.
Ты ведь всё это время паразитировала на нём. Пила его искренность так хищно, как будто ты потерялась среди пустыни, и тебя мучила страшная жажда. Рано или поздно ты иссушила бы его до капли и оставила погибать в одиночестве, не сумев изменить своей истинной сути, которая была ничуть не похожа на благородную нежность графа.
Уже сейчас ты пыталась подстроить его под себя. Как тогда, во время вашего секса в театре. Он был с тобой так ласков и чуток, как умел только он… Целовал и прикасался к тебе с благоговейной любовью, пускай даже тогда ты ещё не осознавала, что его чувство к тебе было так глубоко… А ты заставила его отринуть собственные желания и угодить твоим потребностям в страстном, пылком соитии, похожем скорее на состязание, нежели на душевное единение, которого на самом деле хотел Дейран.
Пускай это была всего лишь мелочь… Но что могло ожидать вас дальше? Будешь просить у него деньги на новое снаряжение? Хвастаться перед ним количеством побеждённых противников? Приносить ему милые сувенирчики с новых краж? Или и вовсе возьмёшь его с собой на дело? Сколотите банду, назовёте себя “Кот” и “Кошка” и будете грабить богатых в угоду бедным? Так ты себе это представляешь?
Нет, Ниса. Ты прекрасно понимала, что у вас с Деем не могло быть совместного будущего. И дело было даже не в Таящемся, за веру в которого ты так отчаянно пыталась цепляться, чтобы не совершить безрассудную глупость. Одну из тех, за которые тебя так сильно ценил Дейран.
Ты не могла быть перед ним истинной собой. Ты ни за что не смогла бы ему открыться. Как не могла и лгать ему всю его дальнейшую жизнь.
Только не ему. Он заслуживал лучшего.
Вы оба заслуживали.
— Дей, ты ни в чём не виноват, никогда не был и не будешь, — произнесла я, заглянув во встревоженную глубину графских глаз и разглядев в них собственное благородное отражение, которое одновременно с этим и не было моим.
На удивление это не сбило меня с толку ещё сильнее, а наоборот, заставило собраться с мыслями. Откровенность слов как будто резала мой язык, но я знала, что должна была продолжать. Хотя бы потому что я уже слишком много обманывала Дейрана раньше, и теперь совсем не хотела, чтобы одни из последних слов, что я собиралась ему сказать, оказались очередной удобной для меня ложью.
— Дело во мне. Это я не та, кто тебе по-настоящему нужен. Всё, что случилось между нами, должно было оказаться лишь временным. Я совсем тебе не подхожу…
— Что ты имеешь в виду? — воспротивился граф, и его руки сильнее, почти до боли сжали мои пальцы, заставляя прочувствовать каждую искру его непоколебимой решимости, — Твоё происхождение? Оно для меня совсем не важно. Будь ты хоть рабыней, я всё равно почувствовал бы к тебе то же самое. Ты не из Акроса? На это мне тоже плевать. Я не обязан выбирать себе жену из своих подданных, только чтобы приблизить к себе народ. Ты намного младше меня… Но я совсем не чувствую этой разницы. Мы с тобой как будто ровесники. И твоя мудрость в моих глазах значительно превосходит количество прожитых тобой лет.
Ле’Куинд наклонился ко мне навстречу, и теперь уже настала его очередь изучать выражение моего взгляда: беспокойное, задумчивое и горькое одновременно.
Возможно, Дей подумал, что я просто боюсь решиться. Что не могу представить себя рядом с ним на графском троне. Что считаю, будто недостаточно хороша для него, или что сомневаюсь в его предложении из-за какой-нибудь другой глупости.
Ладонь Дейрана ласково приподняла мою руку за запястье и тут же приложила её к мужской груди, где под рубашкой отчётливо ощущалась гулкая пульсация неподдельно любившего меня сердца. И от осознания того, что каждое его биение, каждый стук, из-за которого кровь Ле’Куинда продолжала бежать по его телу, согревая его и поддерживая в нём жизнь, всецело посвящался лишь мне одной, у меня во рту стало так неприятно горько, что уголки моих губ задрожали сами собой.
— Меня не волнуют никакие обстоятельства, — ласково, доверительно произнёс мужчина, тем самым чарующим голосом, пленительности которого мне было столь сложно сопротивляться, — Меня волнует только твой взгляд, в котором я хочу раствориться с той самой секунды, когда впервые тебя увидел. Меня волнуют только твои губы, которые я никогда не устану покрывать поцелуями. Меня волнуют любые твои слова, и не важно, что именно ты говоришь: шутишь ли ты, ругаешь ли меня или признаёшься, как сильно я тебе дорог. Само твоё существование отзывается в моей душе порывом свежего ветра, и пока ты есть в этом мире, я буду тянуться к тебе, как растение тянется к солнцу. Я люблю тебя, Алиан. И хочу быть с тобой до последнего вздоха, ни на секунду не выпуская твоей руки из своей.
Слова Дейрана легли на меня непомерной ношей, настолько тяжёлой, что я едва ли смогла бы найти в себе достаточно сил, чтобы сбросить её с себя. Я поняла, что Дей уже начал жить той воображаемой жизнью, которую он для нас с ним распланировал, и не готов был от неё отказаться. Он уже знал, какой будет наша свадьба. Примерял на меня фамильную графскую тиару, унаследованную им от матери. Брал на руки и прижимал к своей груди нашего первого ребёнка…
Ребёнка…
Я вдруг чётко и ясно осознала, что именно должна была ответить. Посмотрела мужчине прямо в глаза, по-прежнему взиравшие на меня со светлым, восторженным обожанием, и с нехарактерным для себя надрывом произнесла:
— Я бесплодна, Дей. У меня не может быть детей.
Вино во взгляде мужчины ненадолго померкло, отразив глубокое разочарование, на секунду завладевшее его мыслями от моего неожиданного признания, но затем самообладание вернулось к нему, и
