головой, его сильно мутило, но страх будто бы притупился.
– Я уже в аду. Ад – это то, во что ты, твой брат, вся ваша семейка превратили мою жизнь. Перед тем, как привезти тебя сюда, я долго раздумывал, зачем это вообще нужно, не проще ли умереть самому и прекратить этот кошмар, но что-то внутри меня отчаянно жаждет передать эту агонию кому-то ещё. Я устал страдать в одиночестве. И мне совершенно плевать на бога или дьявола, мне плевать, как чудовищно то, что я сейчас сделаю. У каждого человека есть выбор: помнить или забыть, простить или отомстить, остаться человеком или превратиться в чудовище. Я выбрал стать чудовищем. Ты всего лишь ребёнок, и против тебя я ничего не имею, но вот твоя мать должна страдать, как страдали Кэролайн и я. Прости, но ты не вернёшься домой.
Джо не успел толком ничего понять, его сознание ухватилось за два слова «мать» и «страдать». Натаниэль резко схватил и потянул его за волосы, оттягивая голову назад. Джо не успел даже осознать, что происходит – одно мгновение, и нечто с силой врезалось в его горло, он ощутил лишь боль и тепло. Тепло разливалось по его шее, груди, заливалось за спину, распространялось по ногам – он не осознавал, что ещё раз обмочился; перед глазами заискрились миллиарды крошечных светящихся точек, боль недолго терзала его, Джо больше всего волновало жидкое тепло, которое исходило, выливалось из него, уносило куда-то далеко. Агония быстро закончилась, Натаниэль не хотел мучить мальчишку, он хотел, чтобы тот умер сразу, поэтому запрокинул его голову назад, не давая закрыть горло руками. К его удивлению, Джо не пытался вырваться, похоже, шок его полностью парализовал, а стремительная потеря крови не позволила бороться. Как нелепая тряпичная кукла с густой рыжей шевелюрой Джо повалился на дверцу машины, с лица его сошла вся краска, и теперь оно не выражало ничего, глаза остекленели, руки беспомощно свесились вниз. Только сейчас Натаниэль заметил, что пальцы на руках мальчика искусаны в кровь, а ногти сгрызены под самый корень. Итан тоже грыз ногти и обкусывал пальцы до крови, они с Кэролайн так и не смогли отучить его от этого.
Натаниэль переложил тело мальчика в багажник, оно показалось ему удивительно лёгким, затем вернулся в машину и завёл мотор. Аккуратно выехав из тесного проулка, он поехал к тому месту, откуда началась его история в этом городе. Тогда на том месте не было Проклинающего камня, теперь он есть. Натаниэль был одержим им. Убийство – это проклятие, самое страшное и свирепое из всех возможных, потому что смерть невозможно обратить вспять, причинённый вред невозможно восполнить, вину невозможно загладить, нельзя простить себя за то, что ты натворил. И коль жители этого безумного городка так жаждут проклятий, что ж, он даст им повод для размышлений. Быть может, они ещё смогут спастись, а вот он уже без сомнения проклят.
В то время как инспектор Бозуорт и ещё двое полицейских опрашивали мальчика по имени Стэн и соседку Уитлов – Кристину Фейн, которая видела, как один из близнецов сел в машину Натаниэля Гейта, в полицию поступило по крайней мере восемь звонков от людей с улицы. Они уверяли, что на площади возле городского кафедрального собора рядом с Проклинающим камнем лежит окровавленное тело ребёнка. За двадцать минут возле мёртвого тела собралось не меньше сотни зевак. Через полчаса в тесном и душном кабинете судебно-медицинской экспертизы труп опознали. Пухлый лысеющий врач в белых резиновых перчатках приподнял край серого покрывала с мертвеца на кушетке, и Эллен Уитл потеряла сознание. Фрэнк Бозуорт подхватил её обмякшее тело, но взгляд его был прикован к мёртвому мальчику с перерезанным горлом. Ещё один ребёнок убит, хотел бы он посмотреть в глаза монстру, который сделал такое с десятилетним парнишкой.
Тело Натаниэля Гейта с простреленной головой найдут только на следующий день на кладбище Лерот возле могил Итана и Кэролайн. Додж Чарджер он бросил недалеко от кладбища, в нём полиция найдёт армейский нож в крови Джозефа Уитла, почти пустую бутылку из-под виски, пачку Лаки Страйк и осколок небесно-синего цвета, но никто так и не поймёт от чего этот осколок, и почему он оказался в машине Гейта.
* * *
Натаниэль был прав, добраться до второго отпрыска Уитлов он не смог бы, он понимал это, поэтому включил в свой план ещё одного человека. Ищейку, который собирал для него информацию весь последний год, звали Томас. Он знал Натаниэля с детства, был многим ему обязан, в том числе, жизнью, которая чуть не оборвалась в его неполные пятнадцать лет, и верен ему как старый пёс. Незадолго до дня X Натаниэль позвонил Томасу и позвал его в Карлайл, чтобы дать последнее поручение, предварительно рассказав всё, что тот должен был знать, чтобы это поручение выполнить. Конечно же, одного знания было недостаточно, главное, что требовалось от Томаса – передать это знание другому. Этим другим был ирландец по имени Джилрой О’Лири. И пока Натаниэль сидел у могил жены и сына с пистолетом в кармане, готовясь отойти в мир иной, Томас уже обрабатывал ирландца.
Они сидели в маленькой темной комнате, друг напротив друга, шторы были задёрнуты – Томас позаботился об этом, с Джилроем его никто не должен был видеть. Рядом с Томасом лежал коричневый саквояж.
– У вас отберут дочь и передадут под опеку государства, если, конечно, она выживет. Вас обвинят в том, что вы насиловали и издевались над собственной дочерью, ваше имя смешают с грязью, в тюрьме вам не прожить и суток – вас замучают и убьют за то, чего вы не совершали. Адвокаты Эллен Уитл и полиция уже у вас на хвосте, она не остановится пока не уничтожит вас, потому что вы ‒ угроза её благополучию; она богата, влиятельна и умна, от вас не останется мокрого места. Все будут свидетельствовать против вас, даже ваши друзья; присяжные возненавидят вас и признают виновным – не сомневайтесь в этом, газеты смешают вас с грязью. Всё, что сотворили с вашей дочерью, останется безнаказанным, будут и другие замученные дети. Итан Гейт – маленький мальчик, зверски убитый год назад – это их рук дело, они отрезали ему гениталии и сунули в рот, об этом не писали в газетах. Они издевались над вашей дочерью много месяцев, резали, прижигали сигаретами…
– Хватит! – взревел Джилрой, вытирая слёзы грязным и мятым рукавом коричневой рубашки в крупную клетку, – я не хочу это слышать!
