– В таком случае прими меня.
– Принять и обладать – разные вещи. Я не приму тебя, потому что у тебя вся жизнь впереди. Ты еще найдешь женщину своего возраста, и она родит тебе дюжину младенцев. – Гризелда потянулась к Дарлингтону и отвела с его лба непокорный локон. – А я, мой дорогой, буду танцевать на твоей свадьбе, но никогда не стану твоей женой, хотя твое предложение для меня огромная честь.
Его глаза пылали.
– Ты меня любишь!
Гризелда вздернула подбородок:
– Я ценю тебя и горжусь тобой.
Дарлингтон прищурился:
– Гордишься, как гордилась бы своим сыном?
Гризелда напомнила себе, что молодые люди обладают пылкими страстями; но она уже и сама начинала сердиться.
– Разумеется, я не мать тебе, но могла бы ею быть.
– Прекрати! Сколько тебе лет, Гризелда Уиллоуби?
– Ну, на сколько-то лет я тебя все же старше. – Гризелда пошла на попятный, надеясь сохранить атмосферу спокойствия.
– Я снова спрашиваю: сколько тебе лет?
Гризелда крепко сжала губы: они никогда не говорили о ее возрасте. Никогда.
– Послушай, Гризелда, тебе тридцать два, и ты вполне способна родить мне полдюжины детей, если пожелаешь. Мне двадцать семь, почти двадцать восемь. Пять лет – вот и вся разница между нами.
– Ты знал, – прошептала она. – Но неужели двадцать семь?
– А ты думала, восемнадцать?
– Я вообще не думала об этом.
– Ну так подумай. Даже будь тебе тридцать девять, я все равно попросил бы тебя о том же, и даже если бы тебе было сорок девять... А пока же ты едва ли можешь претендовать на роль моей матери, учитывая, что тебе исполнилось всего четыре года, когда я родился.
– Пять. И потом, я слишком мало знаю о тебе.
– Но ведь ты всегда можешь спросить. Если это так важно, я писатель.
– Что? – Гризелда почувствовала себя сбитой с толку, словно потеряла нить разговора.
– Писатель, – повторил Чарлз спокойно. – Ты спрашивала, как мне удается содержать дом. Я пишу.
– Романы?
– Нет, мой жанр ниже рангом. Я пишу рассказы о преступлениях, которые никогда не совершались, сенсационные памфлеты для низкопробных листков, отчеты об исповеди убийц. По правде говоря, иногда я даже писал сами исповеди.
– Откуда ты мог их знать? Где ты их слышал?
Дарлингтон пожал плечами:
– У меня есть друзья среди полицейских; если мне случается набрести на интересный материал, я не скуплюсь на гинеи.
Гризелда долго смотрела на него, и наконец губы Чарлза изогнулись в понимающей улыбке.
– Я согласен, средства к существованию достаются мне не слишком благородным образом. Я чернорабочий. По правде говоря, я и сам иногда стыжусь себя, а моя семья находит мои занятия омерзительными. Отец не желает даже слышать о моих занятиях, и это одна из причин, почему он помешан на идее женить меня на деньгах.
Гризелда нахмурилась. Как он смеет считать ее настолько заносчивой?! И почему она должна отказываться от брака с писателем?
– Я пишу как раз такое имеющее успех чтиво, о каком мы говорили вчера, – продолжал говорить Дарлингтон. – Мать убийцы непременно падает в обморок, услышав о том, что его заключили под стражу. Все жертвы – крепкие молодые люди, из которых получились бы замечательные мужья и отцы... Ну и так далее. – Он замолчал в ожидании ее реакции на его слова, но Гризелда не отвечала: она уставилась на полированную столешницу, напряженно о чем-то размышляя. Потом вдруг она прижала руку ко лбу и, покачнувшись, упала ему на руки.
На какое-то мгновение Чарлз растерялся. Что, черт возьми, происходит? Неужели это он довел ее до обморока?
В отчаянии он стал оглядываться по сторонам, вспомнив, что, если женщина падает в обморок, ее следует приводить в чувство нюхательными солями. К сожалению, у него на кухне был только лук.
Наконец он уложил ее на кушетку. Лицо Гризелды казалось мертвенно-бледным: должно быть, она испытала гораздо более сильный шок, чем он предполагал.
– Гризелда, – осторожно позвал Чарлз. – Пожалуйста, открой глаза!
Ответа не было. Тогда Чарлз быстро принес с кухни кувшин с водой и высоко поднял над головой, собираясь, если понадобится, вылить его на Гризелду.
Слегка приоткрыв один глаз, Гризелда тут же решила, что ей пора очнуться, и издала звук, который, по ее мнению, можно было бы истолковать как проявление отчаяния, после чего Дарлингтон, к ее немалому облегчению, немедленно поставил кувшин на стол.
– Дорогая... – Он с озабоченным видом склонился над ней. – Как ты себя чувствуешь?
Гризелда испустила слабый стон и драматическим жестом поднесла руку ко лбу.
– Не может быть! – слабым голосом произнесла она. Дарлингтон принялся растирать ей руки, и она, услышав, как он бранится себе под нос, чуть не расхохоталась.
– Неужели я это услышала? Не может быть! Конечно, нет!
Пожалуй, тут попахивало ненужным повторением, но для человека, не связанного с литературой, она действовала совершенно правильно и убедительно.
– Гризелда, – начал Дарлингтон. – Я искренне сожалею, что...
– Что мой любовник... – Она широко открыла глаза и в упор посмотрела на него. – Мой любовник – всего лишь обыкновенный наемный работник!
– Но...
Больше Гризелда не могла продолжать эту комедию.
– О, убей меня сейчас же! – возопила она. – Я себя опозорила, запятнала! Моя жизнь разрушена! Моя репутация, мое тело, моя...
Она сделала паузу и уже подумала, не упасть ли снова в обморок, как вдруг заметила, что Чарлз весело улыбается, глядя на нее.
– А ты неплохая актриса...
– Слава Богу, что ты наконец это заметил! Поверь, я смогла бы описать подобную сцену не хуже тебя.
– Это всего лишь клише, – добродушно возразил Чарлз. – И к тому же женщины в моих книгах никогда не издают стонов.
– А жаль, – усмехнулась Гризелда. – Я от всего сердца наслаждалась этой сценой, и мне пришлось прервать представление только потому, что ты собрался окатить меня водой.
– Ясно. Я только не понял, к чему вообще вся эта комедия...
– Ну надо же мне было узнать, как ты обращаешься с женщинами, потерявшими сознание. – Гризелда уселась поудобнее и поправила волосы. – Прежде у тебя не было такого опыта, верно?
– Нет.
– Ты что, считаешь меня дурой, неспособной понять, чем ты занимаешься?
– Но ты...
– Я вполне довольна тем, что мой возлюбленный – автор живой прозы, которой наслаждаются сотни людей. Ты ухитрился разбогатеть и избавить себя от необходимости жениться ради приданого; разве это не замечательно? Кстати, если бы ты покорился отцу и женился на деньгах, Дарлингтон, мы никогда бы не встретились и не узнали друг друга.
