Томас побежал к дому, рванул калитку внутреннего дворика, все время крича: «Фрэнки!»
Дом стоял тихий, как снегопад, словно вернулся из долгого путешествия.
Томас ринулся наверх, надеясь, что Фрэнки забрался в его кровать. Никого.
— Фрэнки! — снова крикнул он.
Он вынужденно хохотнул, убеждая себя, что Фрэнки всегда любил прятаться.
— Это не смешно, сын!
Он стремглав бросился в подвал.
— Фрэнки! Господи боже… Это не смешно!
Он обыскал подвал. Никого.
На бегу распахнув входную дверь, он отчаянно принялся прочесывать кусты, пронзительно крича: «Фрэнки!»
— Папа! — услышал он.
Сердце у него замерло.
Где?
— Где твой сын? — хрипло произнес он.
— Папа! — снова донеслось, на этот раз с заднего двора!
Том стрелой бросился в обход дома, улыбаясь сквозь слезы, уже успокаиваясь.
«Ах ты, маленький засранец!..»
Перепрыгнув через подъездные ворота; Томас обогнул угол и увидел Рипли, стоявшую рядом с неподвижно распластавшимся телом Бара.
Так это она кричала?
— Папа, мне страшно! — прорыдала Рипли.
Томас опустился перед ней на колени, хотел нежно обнять, но руки слишком тряслись.
— Тс-с, милая…
— Где Фрэнки, папа? Куда он пропал?
Томас встал и прижал ладони к вискам.
«Ничего-не-случилось-ничего-не-случилось-ничего…»
— Фрэнки! — взвыл он.
Ноги больше не держали. Он упал на колени.
Он слышал, как плачет Рипли, как Миа трясет его за плечо, хотя и с трудом узнал его.
«Фрэнки…»
Теперь Нейл забрал его сына.
Глава 12
Последовавшие за этим дни были окутаны дымкой ужаса. Все казалось нереальным.
Том понимал, что Сэм разрывается, утешая его и делая все возможное, чтобы найти Фрэнки. К ним снова нагрянула группа реагирования. По приказу Сэм она тщательно осмотрела задний двор, прочесав траву и палатку в поисках волос, кусочков ткани, клочков кожи, словом, любой «зацепки». Томасу тошно становилось, едва он только начинал думать об этом слове… Зацепка. Как могло это глупое, банально-голливудское словечко стать тем, от чего зависело не только сегодня или завтра, но и вся надежда в целом?
Такого не могло, не должно было случиться.
Тем не менее это было так. Томас наблюдал за всеми этими хлопотами из окна своего кабинета, расхаживая по нему взад-вперед, ероша волосы и глухо ударяясь лбом о стену. Он даже молился, чего не делал никогда. Молю Тебя, Господи, и дальше — вся эта мура. Верни сына, ублюдок! Он наблюдал за тем, как работники ФБР топчут траву, смеются, обмениваясь неслышными ему шуточками, почесывают вспотевшие спины. И все это время Бар лежал там, как маслянистое пятно посреди липкого ковра. Его труп унесли оттуда только ближе к вечеру. Томас разрыдался, оплакивая свою собаку. Это опустошило его, обманом вытянуло последние силы, так что ему казалось — дыхание его сейчас остановится, если бы не Фрэнки, если бы не…
Надежда.
Осмотр закончился. Никаких зацепок, кроме поверхностного сходства с несколькими волосками Нейла. Результаты анализа ДНК будут только завтра. Принадлежавший семье пес, как определил некий гений, был убит выстрелом в голову с близкого расстояния.
Дело закрыто. Пора ужинать и дрочить.
Сэм и Джерард между тем обошли всех ближайших соседей в поисках потенциальных свидетелей. Никто ничего не видел. Из трех «незнакомых» автомобилей обнаружили черную «тойоту», белый фургончик и старый «форд эксплорер»; два из них — фургон и «эксплорер» — уже проверили. «Тойот» было пруд пруди.
Сэм едва сдерживала слезы, когда пришла к нему поздно вечером.
— Мне так жаль, профессор, — сказала она. — Том…
ФБР моментально освободило Нору из-под стражи, понимая, что сотрудничество теперь неизбежно. Судя по тому, что рассказала Сэм, Нора была совсем плоха — держалась даже хуже Томаса. Но была полна решимости мстить. Какую бы власть ни имел над нею Нейл, она не могла сравниться с любовью к сыну. Сэм сказала, что Нора жаждет крови Нейла.
Тон у нее был нерешительный, но, казалось, она разделяет чувства Норы.
Но все было нереально. Единственной реальностью было исчезновение сына.
И еще Рипли.
Рипли с трудом понимала, что творится. Томас догадывался, что она скучает по Фрэнки, но мысль о том, что произошло нечто действительно ужасное, ей постоянно подбрасывали взрослые. Томаса мучило, что источником травмы для нее служили его проявления горя и обескураженности. Но первые три дня при ее виде его переполняло чувство отчаяния, какого он еще никогда не испытывал. Томас не мог смотреть на нее и при этом не видеть Фрэнки или чудовищную тень Нейла — не видеть своей утраты или своего злого демона. Но даже при всем том и речи не было, чтобы не ходить на работу, и Томас по-прежнему отправлял дочку к Миа на несколько часов в день.
Рипли не жаловалась.
По словам Сэм, Нора находилась в еще худшем состоянии, и было необходимо присматривать за ней, не говоря уж о дочери. Томас знал, что Нора во всем винила его.
И возможно, у нее были на то основания.
Используя расследование как повод, Томас стал понемногу расспрашивать Сэм о состоянии Норы. Как он и подозревал, Нора завела роман с Нейлом еще до их женитьбы. Совершенно очевидно, что это было внезапное пьяное соитие, о котором они тут же немедленно пожалели и поклялись, что это никогда больше не повторится, ведь они так любят Томаса.
В этот момент Томас не выдержал и разрыдался, и Сэм замолчала, пообещав показать ему копию расшифрованной стенограммы, даже если это будет стоить ей работы.
«Главное — найти Фрэнки», — сказала она.
По непонятной причине ему было тяжело и в то же время доставляло облегчение читать подлинные слова Норы. Интимность записанного поражала и в то же время напоминала разговор двух незнакомцев. Что могли незнакомцы поделать с таким катастрофически малым запасом честности?
После затянувшегося на годы перерыва Нора возобновила с Нейлом отношения; это было примерно в то время, когда их брак начал всерьез рушиться. Нора приписывала это совпадению, но Томасу было лучше знать. Тайны, которыми делились люди, питали близость, в то время как ложь убивала ее. Супруг, вокруг которого возникали сплетни, в буквальном смысле лишался всех шансов вне круга, очерченного инертностью и страхом финансового краха. Он или она были вынуждены казаться либо трогательными, либо осуждающими, либо бесчувственными — выбирай на вкус… Люди всегда оправдывали свои преступления.
