У меня с дочерью так было. Я ещё не сдала анализы Аси и снимок ей не сделала, но в ужасе знала — воспаление лёгких. Будто воспринимала внутренним чутьём.
И сейчас то же самое. Противное, липкое, практически тошнотворное ощущение.
Подбегаю к забору, долблю в калитку.
Ночь на дворе. Сколько она будет открывать? Проснётся ли? И решится ли впустить? Женщина же, живёт одна. Я бы не открыла.
Как же я боюсь за него! Как же мне погано.
Слышу громкий лай собаки. Она прыгает на забор с той стороны. Бьёт лапами и гавкает.
Вроде бы включается свет. Вначале дёргается штора. Я продолжаю стучать и звать Марину, призывая её выйти, бьюсь в истерике. Нельзя медлить. Я ничего не знаю, но уверена — нельзя. Я люблю его, совершенно точно люблю. Ну за что? Ну почему я такая проклятая?
Только не опять, я не могу опять… Как было с Иваном.
— Эй, ты чё орёшь?
— Афанасий?! — перестаю ныть и тру кулаками глаза.
Вижу в дыру в заборе, что, поправляя штаны, со ступеней спускается замглавы администрации.
— Чё примолкла? Удивилась? Не стоит. Думаешь, я только с тобой спал, что ли? Всегда тебе изменял и жениться хотел из жалости, думал с детьми помочь. А ты дурой оказалась! Чё надо-то?
На меня нападает ступор. Правда, тут же отпускает. С детьми он хотел посодействовать — вначале натравил комиссию, потом взялся помочь… Помогальщик чёртов.
Надо же! Опять распетушился. То скулил, за батю просил, а то снова море по колено. Впрочем, плевать.
— Марина мне нужна! В ваши дела я не лезу!
— А ты чё, в свадебном платье, что ли?! — усмехается. — Слышал про праздник. Не мешал. Таки вышла за своего идиота. Быстро вы.
— Марину позови! Помощь, говорю, нужна!
— А ты тут не кричи. Соседей разбудишь. Лучше расскажи, что случилось. С детьми, что ли, что-то?
— Позови, пожалуйста, Марину! — шиплю сквозь зубы. — Мне нужна её помощь.
Не знаю, как он догадывается.
— А, понял! Твой кобель перебрал и теперь нуждается в поддержке и опоре.
— Марину позови!
— Не позову. Я хочу, чтобы ты страдала, как мучился я, когда ты меня бросила!
Плюнув и наматывая сопли на кулак, бегу обратно. Меня аж колотит. Надо собраться и успокоиться. Думать.
Прибежав домой, я вижу всё ту же картинку.
— Где фельдшер?!
— Там Афанасий.
— Афанасий?! — Мотнув головой. — Я дозвонился в скорую. У них одна машина, и она на выезде. У бабы Нюры инфаркт.
— А вдруг у него тоже инфаркт! — ору на Егора, кидаюсь к мужу. Упав на колени, глажу по волосам, не знаю, что делать.
— Может, его бить надо, поливать водой?! Трясти?! Мы Михалыча трясли, когда его ударило током.
— Я не знаю, — снова впадаю в истерику. — А если мы сделаем хуже? У него голова болела часто. Мне неизвестно, что с ним.
В это время из комнаты выползает моя заспанная, растрёпанная дочь.
— Мама, что случилось?
— Иди спать, — рыдаю, никак не могу взять себя в руки. — Егор, уведи её!
Быстрей бы приехала скорая. Шепчу какую-то молитву, пытаюсь собрать мысли в кучу, и в эти секунды начинает звонить телефон Макса, на экране горит «Саня». Его друг. Его приятель должен что-то знать. Он наверняка в курсе.
— Что с ним? Что?! — ору в трубку без всякой прелюдии.
— Уже? — спокойно отвечает этот Саня, с которым я познакомилась только сегодня днём. — Максиму надо в больницу.
«Уже?!» Что это такое? Почему? Ничего не понимаю. Что значит «уже»?!
* * *
«Мужчина ищет жену для прогулок по лесу. Хочу познакомиться с девушкой, которая тоже любит гулять, сидеть где-то между деревьев или у пруда и слушать птиц. Был и в краснодарском лесу, и в кировском. Нигде не заблудимся, т.к. компасом пользоваться умею:) Согласен на фиктивный брак.»
Закрыв глаза, вижу его объявление. Оно стоит передо мной, как будто я прочла его только что. Я не помню, как мы добрались до больницы, как Максима забрали в реанимацию, как подключили ко всем этим аппаратам. Что-то вкололи мне, выставив в коридор всю такую неадекватную, впавшую в очередную истерику. Обнаруживаю себя сидящей на пластиковом кресле в коридоре. Рядом Саня, Егор остался с детьми. Ужасно болит голова и хочется в туалет. Но я боюсь сдвинуться с места. Слышу, как пиликают датчики на теле моего мужа.
— Вы его официальная жена? Брак зарегистрирован?
Кивнув и не отрывая затылка от стены, перевожу безразличный взгляд на медсестру. Я мало что запомнила, только отголоски разговоров дежурного врача о том, что нужно везти в Москву и держать здесь пациента нет смысла. А ещё есть множество листов с обследованиями и снимками. Целая куча бумаг с непонятным словами и ужасным, душераздирающим диагнозом.
Сев рядом с Саней, больше не плачу и просто отключаюсь. Тупо вырубаюсь, словно сама теряю сознание. Вздрагиваю, очнувшись лишь под утро. И, резко дёрнувшись, встаю, рвусь к медсестре. Но из услышанного ночью и так понимаю, что ничего не изменится, пока ему не сделают операцию. Это единственный выход.
— Ты почему посреди ночи звонил? — Поворачиваюсь к Сане, который никуда не ушёл и сидит рядом со мной, скрестив руки на груди.
— Я с вашей почтальоншей у реки гулял. — Сально усмехнувшись.
— Любовь к водоёмам у вас с Максимом прям семейное, как я посмотрю.
— Да уж, — тяжело вздыхает. — А там его тачка стояла, и какие-то подростки вокруг неё терлись, будто колёса хотели пробить. Я чёт занервничал. Да и немного подшофе был, не подумал, что в брачную ночь звонить молодожёнам тупо. — Ещё один громкий вздох. — Оказалось, не зря набрал.
— Мы их встретили. Подростков этих.
Со стоном закрываю руками глаза:
— Почему он не лечился в Германии? Швеции? Австралии? Ведь были же деньги! — говорю в свои ладони, оттого звук получается глухим и неразборчивым.
— Держи. — Суёт мне пластиковый стаканчик, судя по запаху — чёрный кофе. — Тебе надо быть сильной. Это поможет взбодриться.
