— Ксюша?! — Макс не может перестать хохотать. — Ну ты даёшь!
Обнимаясь и смеясь, мы целуемся в губы. Да так много и часто, что они деревенеют.
* * *
Насыщенным выдался день, мы оба устали. И брачная ночь вышла такой активной, что жених и невеста — теперь уже муж и жена — едва живые. Но мы с Максимом всё равно улыбаемся и не можем насытиться друг другом. Опять смеёмся. А Максим, обнимая меня, вздыхает:
— Ой, Ксюшенька, я с тебя не могу! Но мне нужно кое-куда отойти.
Макс аккуратно высвобождается из моих объятий. Эмоции по-прежнему захлестывают нас обоих. У меня аж уши закладывает от переизбытка событий, переживаний и чувств. Как так вышло, что я искала фиктивные отношения, а в итоге обрела этого красавца? Я нахожусь в состоянии чувственного аффекта.
И совсем не хочу, чтобы он уходил. Пусть бы так и грел меня своим шикарным телом. Без него моментально становится холодно и безумно одиноко. Я привыкла к нему прижиматься. И хочу ещё.
— Надеюсь, ты не успеешь подать на развод, пока меня не будет? Я, конечно, понимаю, что ты можешь продать наши свадебные подарки, но такое счастье за деньги не купишь! — имеет он в виду себя, и мы снова громко смеёмся.
— Ой, Максим,утверждающие, что счастье за деньги не купить, никогда не платили госпошлину за развод. Это слишком для меня дорого, — угораю.
— А ты откуда знаешь?
— Однажды мы с Иваном о-о-очень сильно поссорились и даже дошли до ЗАГСа, а потом узнали стоимость этой самой госпошлины и пошли обратно.
— Серьёзно, что ли?
— Абсолютно!
— А ещё говорят, якобы государство не заботится о своих гражданах! Вот! Этой самой пошлиной оно сохранило ваш брак!
Дубовский хохочет ещё громче. Полный пыла и горячности как-то очень резко выскакивает из машины. И затем хватается за дверцу, повисая на ней. Опершись локтями о крышу, прижимается к ней лбом.
Я моментально перестаю смеяться. Как будто чувствую.
— Эй, Максим, ты чего?
— Нормально, Ксюша, я сейчас, — старается выглядеть как ни в чем не бывало, но мне это не нравится, пытаюсь выкарабкаться из машины за ним вслед.
— Ничего не нормально. Максим, тебе плохо!
— Не плохо мне. Сиди! Просто слишком много всего за один день. Перетрудился. Меньше надо ржать, больше спать и меньше… — подмигивает. — Я сейчас отолью и вернусь.
— Опять голова болит?
— Забей, — машет на меня рукой. — Витаминов не хватает!
Отворачивается, идёт к дереву. Уже ровнее. Вроде бы всё в порядке. Макс делает там свои дела. А я, разомлевшая и пришедшая в состояние полнейшей истомы, мечтаю только об одном: как мы с Дубовским доберёмся до кровати и, обнявшись, завалимся на постель. Да, теперь я твёрдо уверена, что мы должны спать в одной кровати. Мы же муж и жена.
Во-первых, за последние несколько часов я особенно сильно к нему привязалась, а во-вторых… Поздно пить боржоми, когда почки в унитазе. Ну к чему теперь скромность? Самое главное — объяснить всё это детям и как можно скорее наладить между ними отношения.
Максим тем временем возвращается.
И, наклонившись ко мне в проём открытой двери авто, целует в губы.
— Может, ну её эту машину? Давай прогуляемся, а за ней вернёмся завтра?
Конечно я согласна. Более того, ужасно счастлива, что мы ещё немного побудем наедине друг с другом. Всё это наполняет меня щенячьим восторгом.
Накинув рубашку и закрыв на ключ машину, Максим переплетает наши пальцы, и мы идём по ночной тропинке, ведущей от реки к улице, взявшись за руки.
Среди торжественной ночной тишины по-прежнему ярко и очень романтично светят бесчисленные звёзды. Я уже едва шевелю ногами, поэтому, повиснув на плече мужа, просто иду туда, куда он меня ведёт.
В этот момент из-за кустов на меня бросается бродячая собака. Я пугаюсь, но ещё больше нервничает Макс. Он волнуется за меня и, схватив палку, прогоняет её. Очень долго возмущается, что подобных животных надо отлавливать и вообще она может оказаться бешеной. Размышляет об опасности и уколах. А я глажу его, улыбаясь.
— Тише, — прошу его успокоиться, но он очень сильно злится и, потерев висок, оглядывается на отставшее от нас животное.
На самом деле идея пойти пешком оказывается не самой удачной, потому что по дороге, кроме дикой собаки, нам встречаются неадекватные подростки, которые едва не врезаются в нас на велосипедах, двигаясь без каких-либо опознавательных знаков.
Максим снова раздражается. Шумит на них, пытаясь воспитывать. За меня он готов каждому из них набить морду. Волнуется, находясь на взводе. Психует, будучи в возбужденном состоянии. Я его всё время поддерживаю, понимая, что он просто очень устал и делает это ради меня.
Добравшись до дому, мы понимаем, что сил больше нет. Чересчур много событий. Желание одно — поскорее умыться и завалиться спать.
Но вместо того чтобы заняться этим, мы вынуждены пререкаться с Егором, который встает с дивана и, растрепав волосы, пытается указать нам на время.
— Никакого уважения к молодожёнам! — хохмит Максим.
— Да вы знаете, который час? Мне, между прочим, на работу!
— Какую ещё работу?
— Ту, которую я мог бы найти, если бы встал пораньше!
— Не кричи, — морщится Максим, — разбудишь детей! Ты так орешь, что у меня в ушах звенит.
— Это я ещё не ору! Просто у меня голос такой звонкий! — продолжает возникать Егор, бухтит что-то ещё.
В этот момент Максим разжимает мою руку и с оглушительным грохотом падает на пол.
Глава 31
— Максим! — В ужасе кидаюсь к мужу, начинаю его трясти.
Хватаюсь за надежду, но женское чутье, факты, его частые головные боли — всё это бьёт по темечку, как из брандспойта.
— Воды! — кричит Егор. — Надо его поднять!
Сознание сжимает ужасом, и я ничего не могу сообразить.
Может, его нельзя поднимать.
Не хочу верить, но здравый смысл подсказывает — с ним всё плохо. И я уже проходила через это. Перед глазами тут же всплывают посиневшие губы Ивана.
На мгновение я слепну, закрыв глаза руками и вскрикнув от боли.
— Он без сознания! Я звоню в скорую! — Мечется по дому Егор, широко и громко шагая, а мне каждое его движение будто молотом по голове.
— Скорая будет ехать очень долго, — хриплю и мечусь к выходу, сунув ноги в чьи-то шлёпки, кажется детские, они мне малы и спадают.
Фельдшер Марина живёт совсем близко. И, пока я бегу к её дому, даже на улице очень тяжело дышать. На груди словно камень, давящий на меня дикой слабостью: от усталости, от эмоций, от страха, от того, как стынет кровь в жилах. Предчувствую — не к добру он упал, плохо это.
