что ж ты, дорогой гвардеец, раньше-то молчал?!
— А хорошая мысля… — изрек Щетинин.
Так и сделали: сцепили короткими тросами машины по пять — семь в группы, освободив солдат от бурлацкой работы, и тронулись в путь. Через пятнадцать часов мы уже были в Медвине, а еще через два часа начали громить фашистов.
Вторая танковая армия, в состав которой входил наш 86-й гвардейский минометный, теперь Уманский полк, вела тяжелые наступательные бои под Яссами. Немцы яростно оборонялись, часто контратаковали большими группами танков и пехоты, пытаясь отбросить наши части за Прут.
В начале июня 1944 года, сосредоточив около ста пятидесяти танков и большое количество пехоты, при поддержке авиации немцы перешли в наступление и к концу дня вышли в район Меги-лока, продвинувшись на три — пять километров.
Дивизион «катюш» в течение дня дал несколько залпов по наступающим, помогая нашим танкам и пехоте сорвать контратаку противника. Огневая позиция была выбрана очень удачно. Мы появлялись на ней из-за сопки неожиданно. И хотя и были на виду, артиллерия противника не успевала нас обстрелять, по крайней мере, нанести ощутимый урон. Правда, авиация врага не давала нам покоя. Едва мы давали залп, как столб пыли и дыма поднимался над огневой позицией метров на пятьдесят, а по этому ориентиру тут же налетали самолеты. Бомбили яростно, но мы успевали скрыться за сопки, под защиту наших зениток.
На второй или на третий день контратака немцев захлебнулась. Рано утром мы сделали два залпа батареей, а часов в одиннадцать поступила команда дать залп по отходящему противнику. Уже на подходе к огневой позиции стало тревожно на душе: над нами кружило штук двенадцать «юнкерсов». Мы, как всегда, с ходу развернулись и через двадцать секунд открыли огонь.
Тут же на нас посыпались бомбы. Но наши боевые машины все же успели отстреляться и рванули с места. Одна из бомб разорвалась метрах в пятнадцати от машины сержанта Щетинина. Но он развернул машину, и она со страшным ревом устремилась прочь с огневой. Я едва успел прыгнуть справа на подножку, мельком увидел, что Щетинин ведет машину одной рукой, но тут же мое внимание переключилось на то, как машины уходят с огневой позиции.
Не проехали мы и ста пятидесяти метров, как машина заглохла и стала. Я заглянул в кабину. Щетинин лежал головой на руле, и только теперь я заметил, что вся кабина залита кровью. Я подбежал со стороны шофера — дверь была пробита осколками и легко открылась. Подбежали другие бойцы, и нашим глазам предстала страшная картина: весь бок Василия Федоровича был разворочен, левая рука висела на коже, сердце почти оголено, и видно было, как оно мелко дрожит, а потоки крови хлещут из бока и руки водителя.
Помочь Василию Федоровичу уже ничем было нельзя.
Мы стояли молча, потрясенные жизнестойкостью, мужеством и духовной твердостью нашего товарища. Он увел машину из-под бомбежки, будучи практически уже при смерти. Только одна мысль еще была жива — должен. Она и мобилизовала его последнюю волю.
Завернув водителя в плащ-палатку, там же, у дороги, мы его и похоронили, отдав последние солдатские почести.
Две встречи
Война еще полыхала от Баренцева моря до Черного. Однако разгром немцев под Сталинградом резко склонил чашу весов в нашу сторону, и, несмотря на жестокое сопротивление противника, наши войска освободили Харьков, а затем и Донбасс, где в поселке Алмазном Ворошиловградской области оставались в оккупации мои мать и отец.
Из последних писем матери, полученных еще в конце 1941 года, я знал, что отец сильно болеет и ходить не может. Паралич. Война, уход на фронт троих сыновей — все это свалило шестидесятилетнего старика.
С освобождением Донбасса я тут же начал писать письма домой, в Алмазный, но ответа не было. Так прошел весь 1943 год — в жестоких и кровопролитных боях и походах. Завершались бои на Орловско-Курской дуге, образовался еще один котел для немцев под Корсунь-Шевченковским, было форсирование Днестра, запомнились жестокие бои под Яссами…
10 июля 1944 года полк дислоцировался под Яссами в районе Форшчий, Хельченей, но вскоре 2-я танковая армия была спешно переброшена под Ковель, и уже 19 июля 86-й гвардейский минометный полк был сосредоточен в сорока километрах от станции Маневичи. Полк был выведен в резерв армии. А потом мы участвовали в освобождении Люблина.
Именно в это время после множества писем, отправленных мной по различным адресам родне, жившей в селах Ворошиловградской и Сталинской областей, я наконец получил письмо от матери. Мать писала, что мой старший брат Сергей погиб в первый год войны где-то под Калинином. О среднем моем брате Александре с момента призыва ничего не было известно. Говорят, писала мать, что их колонну, не успевшую получить оружие и обмундирование, немцы разбомбили в пути. Отца, как коммуниста, немцы расстреляли. Вначале его вместе с другими арестованными повели в сторону Олчевска, но так как после паралича он едва ходил, фашисты пристрелили его по дороге.
Мать также писала, что следующей ночью должны были арестовать и ее, но об этом ее накануне предупредил один из полицейских. Ночью мать выбралась из своего дома, что стоял на окраине поселка Алмазного, и балками, перелесками добралась пешком до станции Дроново, где жил ее брат с дочерью и двумя внучками. Немало лишений и нужды пришлось ей перенести за это время, да и сейчас еще приходится терпеть…
Прочитав такое письмо, я был подавлен, очень переживал за всю семью, которая всегда была дружной. Четыре мужика и мать. Я — самый младший из братьев. Отец был не из говорунов, но очень сильный и волевой. Обмотав руку полотенцем, мог легко раздавить граненый стакан или завязать узлом арматуру диаметром до восьми миллиметров. Работа у него была тяжелая — «глухарем», как раньше называли клепальщиков котлов. Один рабочий залезал в котел и держал на груди насадку, а другой сверху клепал заклепку. Как и все котельщики, отец был глуховат. На заводе отца все знали и уважали, а мы дома немного побаивались, но гордились им и любили.
Старший брат Сергей отслужил действительную еще в 1938 году. До армии он выучился на шофера, а на службе был танкистом — механиком-водителем. Перед войной женился, за несколько месяцев до начала войны у него родился сын. Сергей первым был призван на фронт.
Средний брат Александр отслужил в 1940 году. Участвовал в войне с Финляндией в звании сержанта. Был ранен, отчего, видимо, его и призвали последним. По профессии
