Я решил, что, должно быть, Альма влюбилась в кого-то по фамилии Меремински и хотела выйти за него замуж. Но когда я перевернул страницу, там было написано: «Альма Меремински — Альма Мориц». Я предположил, что Альма была влюблена в мистера Меремински и мистера Морица. Но потом перевернул еще одну страницу и увидел в самом верху: «По чему я скучаю без М.». В списке было 15 пунктов, и первым значилось: «То, как он держит в руках вещи». Я не мог понять, как можно скучать по тому, как кто-то держит вещи.
Я пытался хоть что-то сообразить, но это было слишком сложно. Если Альма была влюблена в мистера Меремински или мистера Морица, почему я никогда их не видел и почему они никогда ей не звонили, как Герман или Миша? И если она была влюблена в мистера Меремински или мистера Морица, почему она по ним не скучала?
Дальше шли пустые страницы.
Единственный человек, по которому я скучаю, — это папа. Иногда я завидую Альме, потому что она лучше знала отца и так хорошо его помнит. Но во второй своей тетради (я читал ее в прошлом году) она написала странную фразу: «Мне очень грустно, потому что я почти не знала отца».
Я думал о том, почему она это написала, и тут мне в голову пришла странная мысль. А что, если мама была влюблена в кого-то по имени мистер Меремински или мистер Мориц и именно он был отцом Альмы? Что, если он умер или ушел и поэтому Альма его не знала? После этого мама встретила Давида Зингера, и появился я. А потом он умер, и поэтому мама теперь такая печальная. Это объясняет, почему сестра написала «Альма Меремински» и «Альма Мориц», а не «Альма Зингер». Может быть, она пыталась найти своего настоящего отца!
Я услышал, как мама встала со стула, и притворился, что сплю, — я уже сотни раз тренировался перед зеркалом. Мама вошла в комнату, села на край моей кровати и долго молчала. Но внезапно мне понадобилось чихнуть, поэтому я открыл глаза и чихнул, а мама сказала: «Бедняжка!» Затем я предпринял очень рискованный ход. Самым сонным голосом, какой только я смог изобразить, я спросил маму, любила ли она кого-нибудь до папы. Я был почти на сто процентов уверен, что ответ будет отрицательный. Но вместе этого на лице у нее появилось веселое выражение, и она ответила: «Думаю, что да!» Я спросил: «А он умер?» Мама засмеялась и сказала, что нет. Я чуть не сошел с ума, но я не хотел, чтобы она что-то заподозрила, и притворился, что снова уснул.
Думаю, теперь я знаю, кого ищет Альма. А еще я знаю, что если я настоящий ламедвовник, то смогу ей помочь.
6 октября
יהוה
Я снова притворился больным, уже второй день подряд, чтобы остаться дома и не идти в школу, а еще чтобы не встречаться с доктором Вишнубакатом. Когда мама ушла наверх, я завел будильник и каждые десять минут кашлял ровно по пять секунд. Через полчаса вылез из постели, чтобы найти еще какие-нибудь подсказки в рюкзаке Альмы. Не нашел ничего, кроме того, что там обычно было, вроде набора для оказания первой помощи и ее швейцарского армейского ножа. Но когда я вытащил оттуда ее свитер, то обнаружил завернутые в него листы бумаги. Я взглянул на них и сразу понял, что они из книги, которую переводит мама. Мама всегда выбрасывает черновики в корзину, и я знаю, как они выглядят. Книга называется «Хроники любви». Я знаю, что в рюкзаке Альма хранит только очень важные вещи, которые могут ей понадобиться в случае экстренной ситуации. Так что я попытался понять, почему «Хроники любви» так для нее важны.
Мне кое-что пришло на ум. Мама всегда говорила, что именно папа подарил ей «Хроники любви». А что, если все это время она имела в виду не моего папу, а папу Альмы? И что, если книга заключала в себе ответ, кто он?
Мама спустилась вниз, и мне пришлось бежать в туалет и восемнадцать минут изображать запор, чтобы она ничего не заподозрила. Когда я вышел, она дала мне номер телефона мистера Гольдштейна в больнице и сказала, что я могу ему позвонить, если захочу. Голос у него был очень усталый, а когда я спросил его, как он себя чувствует, он ответил, что ночью все кошки серы. Я хотел рассказать ему о хорошем поступке, который собираюсь совершить, но ведь об этом нельзя никому говорить, даже ему.
Я вернулся в постель и стал рассуждать сам с собой, почему имя настоящего отца Альмы надо было держать в тайне. Мне пришло в голову единственное объяснение — он был шпионом, как та блондинка из любимого фильма Альмы, которая работала на ФБР и не могла сказать свое настоящее имя Роджеру Торнхиллу, хотя была в него влюблена. Может, и отец Альмы не мог полностью раскрыться, даже перед мамой. Может, поэтому у него было два имени! Или даже больше, чем два! Я позавидовал Альме. Жаль, что мой отец не был шпионом. Но потом я перестал завидовать, потому что вспомнил, что могу оказаться ламедвовником, а это лучше, чем быть шпионом.
Мама спустилась, чтобы проведать меня. Она сказала, что ей надо отлучиться на час, и спросила, справлюсь ли я один. Услышав, как захлопнулась входная дверь и ключ повернулся в замке, я пошел в ванную, чтобы поговорить с Б-гом. Потом пошел на кухню, чтобы сделать себе бутерброд с джемом и арахисовым маслом. И в этот момент зазвонил телефон. Я не думал, что звонок важный, но когда взял трубку, на том конце сказали:
— Здравствуйте, меня зовут Бернард Мориц, могу я поговорить с Альмой Зингер?
Вот так я узнал, что Б-г меня слышит.
Сердце у меня бешено заколотилось. Я стал быстро соображать, что делать. Я сказал, что ее нет, но я могу передать ей сообщение. Он ответил, что это длинная история. Тогда я сказал, что могу передать ей длинное сообщение.
Он сказал, что нашел записку, которую она оставила на двери дома его брата. Это было не меньше недели назад, когда его брат лежал в больнице. В записке говорилось, что она знает, кто он, и хочет поговорить с ним о «Хрониках любви». Она оставила этот номер.
Я не закричал «Так я и знал!» или «А вы знали, что он шпион?», я просто промолчал, чтобы не сболтнуть лишнего.
Но человек на другом конце провода сказал:
— Теперь уже все равно, потому что мой брат умер. Он долго болел, и я не стал бы звонить, если бы он перед смертью не сказал, что нашел кое-какие письма в мамином столе.
Я ничего не ответил, так что Бернард Мориц продолжал говорить.
Он сказал:
— Мой брат прочитал эти письма и понял, что его настоящий отец написал книгу, которая называется «Хроники любви». Я не мог в это поверить, пока не увидел записку Альмы. Она упоминала эту книгу, а нашу мать тоже звали Альмой. Я решил поговорить с ней или, по крайней мере, сообщить, что Исаак умер.
Я снова запутался, я ведь думал, что этот мистер Мориц — отец Альмы. Оставалось только предполагать, что у отца Альмы было много детей, которые его не знали. Может, брат этого человека был одним из них, как и Альма, и они одновременно его искали.
Я спросил:
— Вы сказали, он думал, что его настоящий отец — автор «Хроник любви»?
Мой собеседник сказал:
