к себе, весла от себя, к себе, от себя; Хорнблауэр дивился, как сердце и мускулы выдерживают такое напряжение.
Тем не менее они постепенно приближались к погибшему кораблю. Когда брызги рассеялись, Хорнблауэр увидел всю его перекошенную палубу. Видел он и человеческие фигурки, укрывавшиеся за полуютом. Кто-то из них махнул ему рукой. Тут из моря, ярдах в двадцати впереди, вынырнуло чудовище. В первую секунду Хорнблауэр не понял, что это такое. Лишь когда оно вновь вынырнуло, он узнал толстый конец сломанной мачты. Мачта еще держалась за судно последним уцелевшим штагом, привязанным к ее верхнему концу. Ее отнесло к подветренному борту, и здесь она вздымалась и подпрыгивала на волнах, — казалось, некое морское божество, скрытое под водой, в гневе грозит пловцам. Хорнблауэр указал на опасность рулевому, тот кивнул и крикнул: «Nombre de Dios!»[35] — но крик утонул в шуме ветра. Они обогнули мачту. Имея неподвижный ориентир, Хорнблауэр смог лучше оценить их скорость. Он видел, что каждый дюйм дается отчаянным усилием гребцов, видел, как лодка останавливается или даже относится назад более сильными порывами ветра, которым весла не могли противостоять.
Теперь они были за мачтой, почти у затонувшего носа и достаточно близко к Чертовым Зубам, так что каждая волна, разбившись о противоположную сторону рифов, осыпала их водопадом брызг. На дне лодки плескалась вода, вычерпывать ее было некому и некогда. Наступила самая сложная часть всего предприятия: подвести лодку к судну. Вдоль кормы торчали острые камни, и, хотя полубак выступал над водой, вся носовая часть шкафута была затоплена. К счастью, остов несколько наклонился на правый борт, к ним, что облегчало задачу. Когда вода спадала, то есть прямо перед тем, как следующий вал разбивался о риф, Хорнблауэр, встав и вытянув шею, видел, что рядом с центральной частью шкафута, там, где палуба соприкасается с водой, камней вроде бы нет. Он указал туда рулевому, потом взмахами привлек внимание уцелевших матросов у полуюта и показал, куда им двигаться. Волна, перекатываясь через риф, разбилась о палубу остова и почти по края наполнила лодку. Она завертелась в круговороте, но бочонки удержали ее на плаву, а могучие усилия рулевого и гребцов — от удара о скалы или об остов.
— Ну, давай! — крикнул Хорнблауэр.
Не важно, что в решающий момент он заговорил по-английски, — его поняли и так. Лодка продвинулась вперед, а потерпевшие, распутав веревки, которыми привязались в своем укрытии, поползли вниз по палубе. Хорнблауэра поразило, что их всего четверо, — человек двадцать-тридцать смыло за борт, когда корабль налетел на риф. По команде рулевого гребцы подняли весла. Один из потерпевших собрался с духом и прыгнул на нос лодки. Еще одно усилие гребцов, и лодка снова продвинулась вперед, еще один потерпевший прыгнул в нее. Тут Хорнблауэр, следивший за морем, увидел, как новый вал вздымается над рифом. По его сигналу лодка отошла в безопасное — относительно безопасное — место, а два оставшихся на палубе матроса вскарабкались обратно к полуюту. Волна прокатилась с грохотом и ревом, пена шипела, брызги стучали, лодка вновь придвинулась к остову. Третий потерпевший приготовился прыгать, не рассчитал и упал в море. Больше его никто не видел. Обессиленный от холода и усталости, он камнем пошел на дно, но печалиться было некогда. Четвертый потерпевший ждал своей очереди. Как только лодка подошла, он прыгнул и счастливо приземлился на носу.
— Есть кто еще? — крикнул Хорнблауэр и получил отрицательный ответ.
Они спасли три жизни, рискуя восемью.
— Вперед, — сказал Хорнблауэр, но рулевой не нуждался в его словах.
Он уже позволил ветру отнести лодку подальше от погибшего корабля, подальше от скал — и дальше от берега. Достаточно было лишь изредка налегать на весла, чтобы держать ее носом к ветру и волне. Хорнблауэр посмотрел на потерпевших, без чувств лежащих на дне лодки. По ним прокатывалась вода. Он наклонился и затряс их, приводя в сознание, потом с трудом сунул черпаки в их занемевшие руки. Они должны двигаться, иначе умрут. С изумлением он увидел, что уже темнеет. Надо немедленно решать, что делать дальше. Гребцы явно не могли больше грести; если попытаться вернуться в песчаную бухточку, откуда они начали свой путь, ночь застанет их, обессиленных, меж предательских прибрежных камней. Хорнблауэр сел рядом с капитаном-галисийцем, который, не спуская глаз с набегающих волн, лаконично изложил свои соображения:
— Темнеет. — Он поглядел на небо. — Камни. Люди устали.
— Лучше не возвращаться, — сказал Хорнблауэр.
— Да.
— Тогда надо выйти в открытое море.
Годы блокадной службы приучили Хорнблауэра держаться подальше от подветренного берега.
— Да, — сказал капитан и добавил несколько слов, которые Хорнблауэр не разобрал из-за ветра и плохого знания языка.
Капитан повторил свои слова громче, сопровождая их выразительными жестами. Показывать ему приходилось одной рукой, другая была занята рулевым веслом.
«Плавучий якорь, — решил про себя Хорнблауэр. — Совершенно верно».
Он оглядел исчезающий из виду берег, прикинул направление ветра. Вроде бы он стал поюжнее. Если ветер не переменится, они смогут дрейфовать на плавучем якоре всю ночь, не опасаясь быть выброшенными на берег.
— Хорошо, — сказал Хорнблауэр вслух.
Он тоже прибег к пантомиме, и капитан одобрительно кивнул, потом приказал двум баковым гребцам вынуть весла и сделать плавучий якорь — привязать весла к длинному фалиню, пропущенному под носом лодки. При таком напоре ветра лодка будет сильно тянуть плавучий якорь, а значит — разворачиваться носом к открытому морю. Хорнблауэр наблюдал, как плавучий якорь устанавливается в воде.
— Хорошо, — сказал он снова.
— Хорошо, — повторил капитан, кладя в лодку рулевое весло.
Хорнблауэр только сейчас понял, что все это время, мокрый до нитки, стоял на пронизывающем зимнем ветру. У его ног без чувств лежал один из потерпевших, двое других вычерпали почти всю воду и благодаря своим усилиям были живы и в сознании. Гребцы валились от усталости. Капитан-галисиец уже опустился на дно лодки и обхватил бесчувственное тело. Повинуясь общему импульсу, все сгрудились на дне лодки, под банками, подальше от ревущего ветра.
Так наступила ночь. Хорнблауэр почувствовал, что прикосновение человеческих тел согревает его, почувствовал на спине чью-то руку и сам кого-то обнял. Под ними на дне лодки плескались остатки воды, сверху яростно завывал ветер. Лодка кренилась то на нос, то на корму и, взбираясь на волну, резко вздрагивала, стопорясь плавучим якорем. Каждую секунду новая порция брызг обрушивалась на съежившиеся от холода тела; через короткое время на дне набралось столько воды, что пришлось расцепиться, сесть и на ощупь в темноте вычерпывать воду. Потом снова можно было сгрудиться под банками.
