— не потеряешься, — и предупреждением для врагов.
Крепость была двухступенчатой. Верхнюю, самую защищённую часть, занял княжий терем, гридница, оружейная и вместительный амбар для припасов на случай осады. Пониже, выступая первой линией обороны, — широкий кряж, огороженный толстой стеной с двумя воротами. Здесь стояли конюшни, торг и места для дружины, где обучали молодняк, устраивали соревнования и пиры. Вокруг вала беспорядочно раскинулись хутора. В отличие от пограничных селений вагров, не тронутые частыми пожарами и довольно богатые.
Гридни один за другим покидали караван, сворачивая на кривые улицы. К тому моменту, когда повозка Буревоя достигла двора на берегу реки, остальные уже разбрелись по домам.
Только успели миновать ворота, дверь усадьбы распахнулась, и на всю округу раздалось звонкое, радостное:
— Папенька-а-а!
Маленькая девчушка с россыпью веснушек на круглой мордашке, едва не путаясь в длинной рубахе, понеслась навстречу.
— Смеянка! — Буревой, как только увидел её, сразу засиял, спрыгнул с коня и подхватил на руки.
— Смеяна! — на крыльцо избы выскочила старуха. — Вот паскудница! Хоть бы оделась для приличия!
Мила, слезая с повозки, запричитала:
— Вот негодница, а? Мам! — она обратилась к старухе. — Ну, ты куда смотрела?
— Да я только отвернулась, а эта чертовка!..
— Полно вам, — непривычно мягко, нежно сказал буревой. — Пошли, Смеянка, гостинцы смотреть.
— Гостинцы-ы-ы! — заверещала девчушка.
Ингигерд с удивлением наблюдала на Буревоя, который из грозного воина превратился в милого доброго мишку. Дражко хмыкнул:
— Сестрёнка — единственная, кого в нашем роду принято баловать. Когда она появилась на свет, отец единственный раз на моей памяти не ворчал полных три дня.
━─━────༺༻────━─━
Первым делом растопили баню. Долго парились, мылись, лупили друг друга берёзовыми веника от души, затем прыгали в реку, остывшую к вечеру. А затем — чарка холодного кваса.
— Эх-х-х-х… — протянул довольный Ратмир. — После долгого похода — самое то. Что ещё для счастья надобно?
Дражко ничего не говорил. Молча раскинулся на скамье, вдыхая поглубже прохладный воздух. Кое-что для полного удовлетворения было бы неплохо сделать. Но это позже — времени теперь вполне достаточно.
— Брат. — Судя по тону, Ратмир явно настроился на серьёзную беседу.
Жаль. А ведь так всё хорошо шло…
Говорить было лень, поэтому Дражко вопросительно хмыкнул.
— Оставь ведьму. Матушка со свету её сживёт — сам же видел, как зыркает в её сторону.
— Она не ведьма, — вздохнул Дражко.
— Поверь, я знаю о чём…
— Брат! — Дражко поднялся, хотя очень не желал этого делать. — Уж не мальчишка, разберусь.
Ратмир отлично понимал, что словами дело не решить. Сам такой же был. Поэтому махнул, и вместо нравоучений сказал:
— Пошли-ка, ещё разок отхлещу. А то ишь, взрослый стал!
— Вот это можно, — кивнул Дражко, вставая со скамьи.
И братья снова скрылись в тесной жаркой бане, пропахшей дымом и берёзой.
━─━────༺༻────━─━
На хуторе Буревоя никому не приходилось скучать. Все были заняты работой, трудились с самого раннего утра до позднего вечера. По двору бегали челядины, исполняя поручения, животина паслась на лугу возле берега. Мужчины разбирали привезённое добро, затем смазывали оружие, бронь, конопатили лодку у причала.
Дражко выгнал конюшего и сам принялся ухаживать за лошадьми, по которым успел здорово соскучиться. Живко, успев устать от взбалмошной Смеяны, напросился помочь. Он отлично ладил с животиной. Даже строптивый Гром, молодой жеребец, признававший только Дражко, не слишком противился, когда Живко расчёсывал гриву.
Ратмир держал собственное хозяйство, но двор стоял рядом с родительским, так что между ними даже ограды не было, а челядины сновали туда-сюда. А сам он частенько попадал под руку матери или отца.
Ясон, приглашённый на побывку, пока из Ральсвика кто-нибудь не соберётся плыть до Ладоги, также не прохлаждался. Как только слух о царьградском лекаре достиг ушей первого прохожего человека, весь Ругард выстроился в очередь к нему на приём. Так что кошель Ясона полнился день ото дня. А если кто звал его греком, а не ромеем, — даже после настойчивой просьбы, — вместо одной монеты в прибыток шло две. Правда, недолго. До людей быстро дошла разница в стоимости услуг, которая зависела от вежливости просящего.
Пока Буревой занимался мужскими делами, Мила зорко следила, чтобы в хуторе всё шло как надо. Особенно бдительно наблюдала за Ингигерд, которая хорошо управлялась со скотиной и неплохо пряла, да и прочих занятий не чуралась. Несмотря на нежную кожу рук, вроде и не тронутую каждодневной работой, умениями она оказалась не обделена. Конечно, Милу это нисколько не успокоило, но вместе с Буревоем приняли решение пока ничего не предпринимать — мол, наиграется и остынет. А к зиме, когда забот поменьше, отправят сватов к дочке Висмара. Та как раз в этом году вошла в возраст.
Время пролетало быстро. Занятая трудами, Ингигерд и не заметила, как миновала седмица, а за ней ещё одна… Новый быт даже начинал нравиться, а весёлый, бойкий Дражко всё чаще заставлял смеяться до упаду или смущённо краснеть. Будто и не было никогда прошлой жизни, где Энгуль гонял сыновей окрестных бондов, по улицам разносился запах рыбы и соли, а Сёльви, друг Ингвара, при любой удобной возможности крутился неподалёку, старательно изображая, что делает это совершенно случайно.
На пятнадцатый день Дражко с отцом и братом, прихватив товарищей из дружины, отправились на охоту. Вернуться они должны были только через пару ночей.
Ингигерд до заката ходила сама не своя, руки будто не слушались, а на зов она откликалась через раз. Радислава, заметив это, решила подбодрить:
— Не волнуйся! Ничего с твоим суженым не станется. Зато отдохнёшь немного от молодецкой прыти, — хихикнула она, после чего испугано оглянулась — не услышала ли грозная свекровушка.
Девушка лишь кивнула в ответ. Беспокойство действительно охватило думы, но не по этому поводу.
Олаф обещал найти её, как только представится случай. И что-то подсказывало — он наступил.
Глава 22. Свобода?
К полуночи похолодало. Живко неудачно повернулся во сне и проснулся от боли в ребре. Боль прошла, а вот заснуть обратно не получалось. Громогласный храп Буревоя уже настолько приелся, что без него сон шёл неохотно. Да ещё эта мягкая постель… Он привык к жёсткой подкладке, в лучшем случае — к грубым шкурам. А то и на голой скамье лежать приходилось.
Но удобства — лишь небольшая досада. Всё остальное здесь казалось таким своим, милым сердцу, будто он родился и вырос на этой земле, под сенью грозной крепости, в окружении бравых мужей.
Как только кости восстановятся, Буревой обещал определить его в гридницу — постигать воинское ремесло. Поэтому каждый раз боль вызывала обиду, ведь она отдаляла
