другим, солёным. Четвертый укол.
Кровь стремительно наполняла рот, вытесняя воспоминания о том, что ещё пару минут назад меня выворачивало наизнанку. Пятый укол.
Тонкая струйка горячей солёной крови стекла в горло. Ещё один сдавленный писк, пальцы предательски дернулись. Один раз. Шестой укол.
Шесть уколов — по одному на каждый путь. Маленькие точки-шрамы до сих пор остались на языке. Они изуродовали меня не только снаружи, но и внутри. Ты это, вероятно, и без моих слов понял, но я имею в виду не только физические увечья. У меня не было шанса стать нормальным, но порой очень хотелось.
Например, научиться смеяться. Нормально. Как смеются все дети, а не сдавленно, хрипло, выплевывая легкие и сдерживая крик о помощи.
У меня так и не получилось. Но сейчас это уже не нужно, верно?..
Чезаре убрал испачканную в моей крови иголку, отпустил язык и следом убрал щипцы.
Оставался Шестой путь. Он начался сразу же следом за Пятым. Мне не дали времени прийти в себя, отдохнуть, поспать или даже привести в порядок дыхание.
Последний Путь — Путь Богов — доказал мне, что Боги самые страшные на Земле существа.
ГЛАВА 19
«ЭЙЛЕРТ И РАГИРО»
Слова Ханны Ламан не выходили у Эйлерта из головы. Два гадания, и оба не предвещали ничего хорошего. Ему было страшно. Он даже представить не мог, что могло ожидать «Пандору», но отступать не собирался. Он был готов пожертвовать любым ради спасения Рагиро, но признавался в этом только самому себе. Слишком жестокими были эти слова. Слишком эгоистичными были его желания.
Тонкая цепочка оказалась чересчур тяжелой, поржавевшей со временем, но все ещё могущественной. Даже ничего не смыслящий в магии Эйлерт чувствовал мощь внутри маленькой вещицы, и магия рвалась наружу, жаждала вернуться на Маледиктус. Чтобы понять такую простую истину, не надо быть гением. Он рассматривал тонкие сцепленья женского украшения, надеясь увидеть там что-то, что могло дать подсказку или ответить на незаданные вслух вопросы.
Эйлерт все ещё плохо понимал, как нужно действовать. Одна идея сменялась другой, мысли в голове перекрикивали друг друга, и каждая была безумней предыдущей. Он не мог сфокусироваться ни на чем и в то же время пытался сосредоточиться на всём. Пришлось закрыть глаза и сжать цепочку в кулаке: ладонь обожгло слабым импульсом, но Эйлерт не обратил на это никакого внимания.
— Я не знаю, слышишь ли ты меня, — зашептал он. Со стороны могло показаться, что он обращался к самому себе, но на самом деле говорил с Рагиро. Эта идея — поговорить с тем, кого не было рядом — была не самой сумасшедшей из всех, зато самой навязчивой и громкой. «Пандора» плавно направлялась к Сент-Люси: именно там Эйлерт договорился встретиться с Риганом и его командой. — Но должен сказать тебе, что мы… я спасу тебя. Несмотря ни на что. Меня не пугают ни Проклятые острова, ни Морской Дьявол.
Эйлерт чувствовал себя умалишенным. Уперевшись сжатыми кулаками в деревянную поверхность стола, он с закрытыми глазами говорил с пустотой. Если бы его увидел Грэм, то покрутил бы пальцем у виска. Если бы его увидел Олден, то добродушно посмеялся бы, но потом обязательно посоветовал бы найти лекаря. Если бы его увидел Рагиро, он бы сказал…
— И зря.
До сжимающегося сердца родной голос тихо раздался где-то позади. Эйлерт не вздрогнул, не испугался и даже не удивился, но в то же время не ждал ответа и появления Рагиро. Металл от цепочки в руке нагрелся, а магические импульсы били током настойчивее с каждой секундой. Рука сама тянулась туда, откуда прозвучал голос, но Эйлерт не спешил оборачиваться.
— Почему?
Горло пересохло, а попытка нормально заговорить сорвалась в неприятный обдирающий хрип. Вопрос прозвучал непонятно, но повторять его не было необходимости. Рагиро стоял на месте, не двигался, ожидая, когда Эйлерт будет готов сам увидеть его, подойти к нему, попробовать прикоснуться.
— Потому что я отдал себя в его власть не для того, чтобы ты убился, спасая меня. Я сам дал согласие.
Справедливо. Лерту нечем было крыть.
Внутренности предательски сжимались, его скручивало и выворачивало, словно вся боль от прошлого, преследовавшая Эйлерта с момента, как «Пандора» впервые встретилась с Призраком, настигла в эту самую секунду. Боль стала физически ощущаемой, тянула, резала, била. Цепочка обжигала кожу. Рагиро молчал.
Они простояли в молчании так долго, что Эйлерт начал думать, будто ему все это послышалось. Но горячий металл напоминал: надо держать себя в руках, нельзя поддаваться эмоциональным порывам. Время словно остановилось, мир перестал существовать. Молчание казалось таким приятным и желанным, что все слова вдруг забылись. Обоим нравилось стоять в тишине и просто знать, что другой рядом. Шаги на палубе слышались слишком отчетливо, слишком громко. Эйлерт услышал, как Рагиро усмехнулся, и сердце сжалось снова. Он не мог объяснить это чувство: не страх и не предвкушение, не желание и не растерянность. Что-то напоминающее всё по чуть-чуть, но в то же время нечто совершенно противоположное.
— Разве я просил тогда жертвовать собой ради меня? — наконец, выдавил Эйлерт. Кулаки сжались сильнее, хотя, казалось, сильнее уже невозможно.
— Нет, — сразу же ответил Рагиро. Голос его звучал спокойнее, чем того ожидал Эйлерт. — Но разве о таком нужно просить?
— На такое точно не стоит идти ради кого попало, — отчеканил Эйлерт так быстро, что не успел подумать.
— Ты — не кто попало.
Простые слова, простая истина. Эйлерт знал, что Рагиро говорил правду, и поменяйся они местами, Лерт не раздумывал бы ни мгновения. Но он не на месте Рагиро, и выбирать не приходилось. Сердце ударило один раз, остановилось и забилось с бешеной скоростью. Эйлерт рывком обернулся. Они, наконец, смотрели друг другу в глаза. Рагиро ничуть не изменился с их последней встречи. Все такой же потрёпанный, измученный, с грустными разноцветными глазами, но по-прежнему сильный, вселяющий уверенность. И похожий на призрака. Буквально.
— Меня здесь нет, — сразу же пояснил Рагиро.
— И где же ты? — то ли ошеломленно, то ли смущенно спросил Эйлерт. Слова Рагиро звучали странно даже с учетом всего произошедшего за последнее время.
— На Маледиктусе.
Снова повисло молчание. Оно было вынужденным, но не было неудобным. Эйлерт хорошо помнил, что Рагиро любил молчать. Тишина никого из них никогда не напрягала, они научились ей наслаждаться. В тишине можно найти гармонию. Тишина умела успокаивать. Вот и сейчас тишина отчего-то притягивала намного сильнее,
