(л. 139 об.): «Исповѣдайтеся господеви и призывайте имя его, възвѣстите въ языцѣхъ дѣла его…» Канонический перевод: «Славьте господа, призывайте имя его…»
Псалом 107 (л. 149 об.): «…встану рано, испоѣмся тебѣ в людехъ господи».
Псалом 110 (л. 154): «Исповѣмься тебѣ, господи, всѣмь сердцемъ моимъ».
Псалом 117 (л. 158 об.): «Испоѣдайтеся господеви, яко благ, яко в вѣки милость его».
Псалом 135 (л. 184): «Исповѣдайтеся богу небесному, яко благъ яко в вѣкы [милость его]».
Псалом 137 (л. 185): «Исповѣмся тебе господи всѣмь сердцемь моимъ… Исповѣмся имени твоему по милости твоей и истинѣ твоей…»
В редких случаях тема исповеди богу не отмечена рисованным инициалом. Например, псалом 41 (л. 56 об.): «И въскую смущаеши мя [душа моя] — уповай на бога, яко исповѣмся ему…»
Как видно из сопоставления средневекового текста с каноническим переводом на современный русский язык, новгородский книжник, XIV в. упорно стремился устранить разницу между глаголами «исповестить» (оповестить, прославить) и «исповедаться» (рассказать о своих грехах, исповедаться).
Но такие грамматические формы, как «исповедайтеся господеви», с несомненным дательным падежом твердо свидетельствуют о стремлении Степана продиктовать своему писцу призыв к исповеди (покаянию, признанию своей греховности) именно богу, т. е. о чисто стригольническом понимании этой стадии обряда причащения. При каноническом понимании отмеченных текстов грамматически невозможно сказать: славьте «господеви».
В псалме 104 к такому аргументу, как замена аккузатива дативом, добавляется и ненужная тавтология: «славьте господу… возвестите в языцех дела его…» Очевидно, Степан умело воспользовался корневой и звуковой близостью двух глаголов и сознательно призывал читателей псалтири к исповеди богу. Так преподнесенный текст мог быть отличным аргументом в спорах с ортодоксальным духовенством.
Недаром сочиненные священниками покаянные вопросники предусмотрели такие хитрости своих оппонентов, которые грешили, «предписывая [копируя, переписывая] святыя писания по своему хотению, ухищряя, а не якоже се писано»[242]. Вполне возможно, что не Степан был первым изобретателем такой подмены; необходим поиск в рукописях XII–XIII вв.
Изящные, крупные инициалы высотой в 4–5 строк ведут читателя от одной важной темы к другой, как правило, не нарушая каноничности текста. Уже на первом развороте (л. 3) внимание читателя привлечено к состоянию умов, к наличию ложных учений: «Въскую шаташася языци и людие поучишася тщетным» (псалом 2). Далее инициалы выделяют такие темы, как просьбы спасти, помиловать от творящих беззаконие, от врагов, наполняющих «жилище господне»: «Суди господи обидящим мя и възбрани борющаяся со мною» (л. 43 об.); «…от человека лукава, от мужа неправедна избави мя!» (л. 186). Инициалы подчеркивают те псалмы, в которых содержится как упоминание поражений, так и надежда на скорое устранение гонений и нападок:
Попраша [победили] мя врази мои… Боже! Животъ мой [жизнь мою] исповѣдахъ тебѣ [рассказал без утайки]… [Если] възвратятся врази мои вспять — в он же день, аще призову тя, се познах, яко бог мой еси ты… и не убоюся, что створить мнѣ человек…
(л. 73 об., пс. 55)
Помилуй мя, боже, помилуй, яко на тя упова душа моя! И на сень крилу [защиту крыльев] твоею надеюся, дондеже преидеть безаконие
(л. 74, пс. 56)
Враги, злобные как змеи и аспиды, будут сокрушены богом и тогда «възвеселится праведникъ, егда видить месть»
(л. 75 об., пс. 57)
Особо отобранные, отмеченные посредством буквиц псалмы отражают напряженную обстановку в Новгороде в середине XIV в., где «беззаконие» то наступает на псалмопевца, то терпит поражение от праведника, раскрывшего богу всю свою жизнь. Судя по этой детали, тот, кто очень обдуманно и тонко распределял инициалы-указатели, причислял себя к сторонникам непосредственного общения с Богом, раскрытия ему, Богу, всей своей жизни и помыслов. Праведники-стригольники (?) уже предвкушают месть беззаконникам, так как они, праведники, самим господом уже подготовлены к битве со злом: «Благословенъ господь богъ мой, научая руцѣ мои на ополъчение и персты моя на брань [битву]» (л. 192, пс. 143).
Псалтирь Степана завершается неканоничным 151-м псалмом, встречаемым в древних рукописях нечасто. Это псалом о победе простого пастуха (но будущего царя) Давида над филистимлянским богатырем Голиафом: «Сий псаломъ кромѣ числа», т. е. сверх обычного счета. Текст его краток и невразумителен без обращения к Библии (1-я Книга Царств, гл. 16, 17). Голиаф не только враждебный иноплеменник, но и поклонник иных богов, гнев которых он стремился обратить на Давида. «Аз же, — говорит Давид, — извлек мечь и усекнух и [Голиафа] и отъях поношение от сынов израилевых» (л. 198 об.).
Такова мажорная концовка Псалтири Степана, своей тонкой системой расстановки инициалов создающая как бы новое произведение, хорошо отражающее неустойчивую, но крайне напряженную обстановку в Новгородской епархии во время недолгого вторичного владычества схимника (!) Моисея, вынужденного еще раз оставить кафедру в 1359 г. Примерно к тому времени, 1350-1360-м годам, можно отнести и создание этой интересной рукописи.
Инициалы-буквицы Псалтири Степана сделаны очень умело и тонко. Основной орнаментальный мотив — «тенета» и орлиноголовые грифоны или просто птицы. Прямая иллюстративность псалмов отсутствует, но некоторые смысловые группы все же ощущаются:
1. Петух внутри круга связан с прямым обращением к богу, с повсеместностью «повеления [бога] по земли». Поющего петуха окаймляет округлая рамка с шестью четкими знаками-идеограммами земли (см. рис.). Ясный символ (петух-шантеклер, певец утренней зари, расцветающего нового светлого дня) подчеркнут словами: «От нощи утренюеть дух наш к тебе, боже…» В пересказе вся символика этих инициалов и дерзкая замена Иисуса Христа на фронтисписе поющим петухом выражает твердую убежденность художника в победном движении нового, очищенного понимания христианства в мире, во всем «кругозоре» видимой Земли (л. 24 об., 80, 208 дополнения к Псалтири).
2. Призыв исповедоваться непосредственно богу, основанный отчасти на звуковой близости таких глаголов, как исповещать (прославлять, пропагандировать) и исповедоваться (признаваться в своих согрешениях), применялся Степаном или его писцом всегда в возвратной форме и часто в императиве («исповедайтеся господеви!»), что не оставляет сомнений в субъективном, предумышленном понимании. Писец, слушавший «проглаголанный» ему текст, часто ошибался, но никогда не зачеркивал написанного; он предпочитал повторить неверно услышанную фразу, но ни разу не дал повода читателям упрекнуть священную книгу в каких-либо переделках или изменениях.
Инициалы псалмов, понимаемых как призыв к исповеди богу, как правило, отличаются своими огромными размерами (л. 78, 139 об., 143, 146, 154, 158 об., 160 об., 185).
3. В тех случаях, когда художник иллюстрировал псалмы, в которых глагол «исповедаться» употреблялся более канонично (л. 41, 158, 173 об., 182), как «хвалите имя господне», «исповедайтеся господеви в псалтири», он почему-то изображал молодого, богато одетого человека, поймавшего птицу и выдернувшего из нее перо (или даже крыло?).
