вновь взяло животное начало. Люди забыли о боли, ранах и слабости. Мир за пределами интимного тепла перестал для Земы существовать. Крепкие пальцы снайперши впились в его плечи, наверняка оставляя на коже заметные любому доктору следы.
«Придется избежать обследования или перевязок», — прикинул Зема, но мысль об Ольхе тут же улетела, испарилась, как мимолетная блажь.
Продолжая движения, Зема задышал как паровоз, ощущая на себе прикосновения нежных рук. Понял, что с этого дня ничего не будет прежним. То ли все последующие перевязки не обойдутся без последствий, то ли Ленка перестанет дежурить одна на турели.
«Да что сегодня со мной?»
На свет солнца и свежий воздух на улице завхозу удалось выбраться лишь час спустя.
Вики еще долго не попадалась на глаза, а при встрече отводила взгляд и не шла на контакт. Зема хотел с ней поговорить, но прекрасно понимал, что третий раз с ходу ворваться в загадочную женскую душу точно не получится.
* * *
На улице было тепло, солнечно. Воздух прогрелся градусов до десяти выше нуля. Небывалая теплынь для современной весны. Снег активно таял. Небо чистое, синее, как некогда глубокое море, которое, по слухам, было где-то поблизости.
Все тучи исчезли, на небосводе остались лишь мелкие клочки раскатанной ваты. Душа пела, но на глаза наворачивались слезы. Тела адмирала и прочих почивших членов группы уже не лежали в холодных вагонах. Вся экспедиция стала готовиться к обряду прощания, едва разобрались с рельсами. Только погода была слишком хороша для этого траурного мероприятия.
— Память — все, что осталось у нас от ушедших из экспедиции людей, — произнес Зема так, чтобы слышали все неполные три десятка людей. — Ушедших в иной, лучший мир. И мы будем помнить своих павших товарищей до последних дней. Пока живы мы — живы и они.
Десяток символических холмиков земли появились почти у самой железной дороги. Могильные холмы были обложены камнями, поверх лежали гильзы из-под патронов, пустые рожки и какая-нибудь личная вещь каждого. У младшего сержанта Федора Гордеева — старый потертый нож со сломанной ручкой, который тот не взял с собой в поход, у рядового Артема Воснецова — ремень с погнутой солдатской пряжкой, которую так и не починил. У майора Андрея Сергеева — пачка из-под сигарет, но в ней — не сигареты, а аккуратно свернутая фотография жены, погибшей на Войне. У адмирала Кая Брусова — пять костей-кубиков. Ученым Азамату и Макару — по использованному противогазу. Доктору Давиду Хавачу и медсестре Светлане Тарасенко — по шприцу на могилку. Хотелось оставить еще и стетоскопы, да те были слишком ценны для экспедиции. Прочим павшим солдатам — по кресту из пары палок.
Холмы насыпали даже тем, чьи тела не забрали из схрона.
Все прочие личные вещи разошлись по рукам. Живым они нужнее. Каждый, кто будет носить вещи погибших ребят, использовать их ножи, патроны или оружие, — будет помнить, ЧЬИ они. И лишний раз помянет добрым словом бойцов, которые умерли, чтобы прочие жили.
Зема буквально перед самой церемонией узнал многие имена, но теперь старательно подбирал теплые слова о каждом. А когда начал говорить об адмирале, слова застряли в горле.
— Батя был героем, они все были героями, — быстро подхватила Ленка, но крупные слезы задушили ее и потекли по щекам.
— Мы скорбим, — добавил Богдан. — Жаль, не все тела удалось предать земле. Простите нас те, кто остался непогребенными.
— Почтим же минутой молчания тех, кого с нами нет, — добавил Демон, приложив руку к сердцу.
Все члены экспедиции застыли вдоль состава, глядя на холмики, возведенные перед небольшим городом Спасском-Дальним.
Лица мужчин были суровы, девушки стояли бледные, с платочками. Часть плакала навзрыд, прочие смахивали слезы. Все скорбели о потере… не опуская автоматов.
— Земля вам пухом, — закончил поминальную речь Кузьмич.
Подлый разум рисовал Земе, что не все тела погребены под насыпями. Некоторые, верно, стали контейнерами для белых тварей в недрах Уссурийска. Не лопаты и люди стали их могильщиками, а зубы и когти белесых тварей-мутантов. И никто ничего не мог с этим поделать. Страх за срыв операции, ответственность за сотни жизней — все тяжким бременем давило завхозу на плечи и не позволяло отдать приказ вернуться за телами.
Потому нелепые холмики, а не настоящие могилы.
Никто ТУДА возвращаться не собирался. Уссурийск стал закрытой зоной, которую стоило проскакивать на большой скорости.
Ветер разнес высказанные слова, и народ потихоньку стал тесниться к розовому вагону. По горсти земли досталось каждому из холмиков.
Нужны любые ритуалы, чтобы каждый знал, что и его не забудут, и люди повторят его имя, когда он падет в этом суровом мире.
— По вагонам. В путь, — пробормотал Зема, не узнавая своего голоса. Жалкое, сиплое, морально уничтоженное существо, а не боевой завхоз, главный доктор экспедиции и просто заместитель адмирала. Стало стыдно.
Под открытым небом остались лишь Зема с Демоном, Елена и Богдан.
— Помянуть бы надо, — вздохнул Богдан и с надеждой посмотрел на представителя медицины, — да нечем.
— Иди, посиди с Демоном, — совсем тихо обронил Зиновий, намекая на небывалый дефицит медицинского спирта. — А то придется делить по наперсткам. Закройтесь в «лазарете». Только не шумите.
Богдан вздохнул и, обнимая Демона за плечи, увлек его к вагону.
— Пойдем, салага, пить тебя научу.
— Этому надо учиться?
— Всему надо учиться.
Зема кивнул. Пусть уходят. Хорошо, что старший лейтенант не стал смотреть в глаза, намекая, что должны сесть друг напротив друга, говорить и прокручивать в голове все, что произошло от выхода из схрона до последних метров у вагона.
Бессмертных с Демоном удалились. Зема с Ленкой запрыгнули в камеру обеззараживания. Она стояла нерабочей. Розовый вагон вообще наполовину опустел. За прошедший день вагон порядком опустел, исчезли новенькие рельсы и шпалы. Теперь здесь было что-то вроде беседки. Часть народа и осталась здесь, засев поверх плотно уложенных рельсов и негромко переговариваясь. Капитанша лишь прикрыла внутреннюю дверь, отсекая их от «тамбура».
Двое присели на край вагона, свесив ноги и отложив АКМ и СВД в сторону. Зема приблизил рацию к лицу и коротко скомандовал:
— Трогай, Кузьмич.
— Хорошо, Зиновий Батькович. Как вас по отчеству, кстати?
— Не знаю, — честно признался Зема. — Подземники не носят отчества. А вторые фамилии полагаются только иерархам. А мы из плебеев. Не патриции мы.
— Эт хорошо. Не припомню хороших завхозов из патрициев. — Хмыкнул Амосов.
Поезд качнулся, шпалы замелькали перед ногами. Ленка положила ладонь на руку завхозу, чуть сжала, словно пытаясь через прикосновение придать уверенности, забрать тоску. Зема взял ее пальцы. Теплые, не по-солдатски нежные. Хорошо ощущать в руках что-то кроме автомата.
Внезапно стало чуть теплее. Словно тепло
