Сидя рядом с парочкой и слыша их тихие интимные разговоры, Джек сожалел, что баржа плывет слишком медленно.
Когда они сошли с утлой посудины и отправились в Каллендар и наняли карету, Джек сожалел, что Лиззи с Гордоном устроились на одной скамейке, а он весь путь до Глазго просидел, напротив.
В Глазго их встретил Дугал, который привел им свежих лошадей. Перед отъездом Джек отправил его с лошадьми другим путем, чтобы не вызвать подозрений в Гленалмонде, но, как выяснилось, надежда была тщетной. Дугал привез им новости. Вскоре после их отъезда в Торнтри опять наведался Карсон. Пока Ньютон вместе с мисс Шарлоттой ловко отрицали какую-либо осведомленность насчет побега, лэрд послал своих людей на поиски.
Джек очень сожалел, что снова превратился в беглеца, ведь самое утомительное — это постоянная необходимость прятаться. С другой стороны, он теперь стал как бы ветераном и быстро заставил своих попутчиков действовать. Все трое отправились в путь, Джек верхом, а счастливая пара в карете.
Он сожалел о гнусных постоялых дворах, где им пришлось останавливаться во время недельного путешествия, о старой карете. Он вынужден был купить ее за бесчестно высокую плату, потому что кучер отказался их везти дальше Глазго. Теперь он молча скакал рядом с Гордоном, который управлял каретой.
Дождавшись на окраине Лондона темноты, они въехали в город ночью, чтобы остаться незамеченными и отсрочить, насколько возможно, повешение Джека. Когда они глубокой ночью, оставив старую карету в Саутворке, поскакали в Мейфэр верхом, Джек сожалел, что Лиззи сидела перед ним, ее тело прижималось к его телу.
Но Джек не сожалел, что вернулся в Лондон.
Да, он был на удивление взволнован, снова оказавшись в месте, которому принадлежал, особенно после долгого отсутствия. Даже вид двух хорошо одетых пьяных джентльменов, идущих, спотыкаясь, мимо больших городских домов, единственная богато украшенная карета, грохочущая по булыжной мостовой, заставляли Джека чувствовать себя дома.
О чем он сожалел больше всего, так это о близости с Лиззи, потому что уже не мог стереть воспоминания, ощущение ее кожи, ее вкус у себя во рту. Не мог находиться так близко к ней во время бесконечного путешествия из Шотландии, даже не коснувшись ее. Он следил за взглядами, которыми Лиззи обменивалась с Гордоном, и ему хотелось быть на его месте. Он злился, когда тот называл ее «девушка», и чувствовал тупую боль, когда в ответ Лиззи мило улыбалась. Он не мог показать свои чувства, это подвергло бы опасности ее шанс счастливого замужества.
Да и все путешествие было чертовски неудобным для Джека. Он даже разгневался, когда они подъехали к его дому на Одли-стрит, а дворецкий не проснулся, чтобы встретить их.
Наконец появился Уинстон в ночном колпаке, с двумя слугами и зажженными свечами. Джек прошествовал в холл.
— У нас гости, Уинстон, — сказал он, словно отсутствовал всего несколько дней. — Нам требуются комнаты для них.
Уинстон взглянул на него, потом на Лиззи, глаза у которой стали похожи на чайные блюдца, когда она увидела дом Ламборна. За ней шел Гордон, у того глаза сверкали, пока он внимательно осматривал холл.
Честно говоря, после недель в Шотландии все это казалось Джеку несколько претенциозным.
— Милорд?
Джек пристально взглянул на дворецкого, предостерегая от лишних вопросов. Уинстон хорошо знал графа.
— Добро пожаловать домой, — сказал дворецкий без дальнейших церемоний. — Могу я показать леди ее комнаты?
— Можешь, — коротко ответил Джек.
Уинстон поклонился Лиззи, словно был одет по форме.
— Прошу следовать за мной, мисс…
— Бил. Мисс Элизабет Бил, — сказала она. — Благодарю, сэр.
Джек притворился, что занят шляпой и перчатками, но искоса наблюдал, как она поднимается за дворецким по лестнице. Она казалась нерешительной, почти испуганной. Ее простое муслиновое платье выглядело неуместным в этом городе.
— Это что, мрамор? — спросил Гордон, топнув сапогом по полу.
Джек нехотя перевел взгляд на молодого человека:
— Да.
— И очень хороший мрамор. Да, очень хороший.
Взяв одну из свечей, оставленных слугами на консоли, Гордон направился через холл к двум картинам стиля рококо, висевшим рядом, и стал внимательно их рассматривать, словно находился в музее.
— Великолепно, — бормотал он. — Надежное вложение денег, как я понимаю.
Джека совершенно не интересовало мнение Гордона. Ему хотелось, чтобы тот вообще исчез с глаз долой.
— Уинстон позаботится о вас. А я пойду спать, если не возражаете.
Гордон не ответил, продолжая восхищаться картинами, Джек направился к лестнице и чуть не столкнулся со слугой, который торопился дать ему свечу.
Хорошо, что он снова в Лондоне. Здесь он придет в себя. Знакомая обстановка и превосходное шотландское виски притупят его воспоминания. Это его жизнь, а не ремонт какой-то ветхой крыши в Шотландии!
Лиззи понимала, что Джек богатый человек, он ведь граф, но даже не могла представить, насколько он богат. Роскошь вроде этой была выше ее понимания.
Бедный мистер Уинстон, в халате и ночном колпаке, быстро приготовил ей постель и накрыл таким превосходным шелковым покрывалом, что Лиззи не отказалась бы сделать из него платье. Закончив, он сообщил, что утром к ней придет горничная. Лиззи попыталась заверить его, что горничная ей не требуется, но мистер Уинстон, похоже, был уверен в обратном.
— Все леди, приезжающие в гости к его светлости, имеют горничных, — твердо сказал он.
Когда Уинстон вышел и слуга затопил камин — причем дровами, как она заметила, — Лиззи обошла комнату, ведя пальцами по богатой парчовой обивке мебели, восхищаясь изысканной резьбой туалетного столика. Здесь были три комнаты: спальня, гардеробная и огороженный личный клозет. О таком Лиззи читала, но до сих пор не видела, Ковры под ногами были настолько толстыми, что она шла как по подушкам, а шерстяные портьеры достаточно плотными, чтобы исключить сквозняки.
Она села на край постели, затем легла. Над головой была картина неба, что неудивительно, сама комната напоминала рай. Она чувствовала себя разбитой от усталости, но последние дни сон не шел к ней. Сердце постоянно боролось с разумом. Она думала о роскоши, к которой он привык, о слугах, встающих среди ночи, чтобы выполнить его приказания. И она, попавшая в беду провинциальная женщина, безнадежно влюбилась в него! В самого неподходящего для нее человека.
И великолепная комната, в которой она оказалась, делала это болезненно очевидным. Она вписывалась в его особняк не больше, чем старая корова, а он подходил Торнтри не больше, чем прекрасное изделие тончайшего фарфора.
Утром Лиззи разбудил тихий стук в дверь. Потом дверь открылась и в комнату быстро вошла девушка в форменной одежде служанки. За ней следовала молодая женщина примерно одного возраста с Лиззи. Она неодобрительно хмурила брови.
