Посвящается моей дорогой дочери Мэдлин Цзинь и щедрому народу Китая, умеющему делиться национальным достоянием
Пролог
В полутьме апартаментов близ Уайтхолла, окнами на Сент-Джеймский парк, Джек Фэрчайлд медленно поднял голову. Перед глазами вспыхнул слепящий свет – резкое, мучительное понимание неизбежного, запоздалое озарение. Джек попытался сглотнуть слюну, но не смог и повесил голову. Все кончено.
Жизнь изменилась раз и навсегда, прошлого уже не вернешь. В отчаянии цепляясь за жалкие, ускользающие соломинки былого, Джек протянул руку и провел по лоснящейся темной поверхности стола в стиле чиппендейл – дорогой, солидной вещи красного дерева, – за которым прошло столько интимных ужинов с прекрасными дамами. Атласное прикосновение полированного дерева и его еле слышный скрип под пальцами смягчили душевные муки. Джек вздохнул, его веки затрепетали и поднялись.
Он старался получше запомнить каждую мелочь, милую его сердцу деталь: зеленые шелковые обои в полоску, теплый отсвет свечей в хрустальной люстре под потолком, аромат свежих цветов на приставном столике, насыщенный, почти кричащий алый цвет обеденного сервиза, вывезенного с Востока Ост-Индской компанией. Как всегда, стол ломился от изысканных яств: русская икра, португальская ветчина, оленьи языки из Лапландии, пирожки с омарами… Раньше Джек принимал все это как должное. Каким же олухом он был!
Никогда больше его не пустят во дворец «Олмак», думал Джек, слушая, как внизу за окном колеса карет громыхают по сырым булыжникам мостовой. И если он и впредь намерен бездействовать, вскоре ему придется слушать лишь хриплое дыхание товарищей по несчастью, узников долговой тюрьмы, и вопреки всем доводам рассудка надеяться на отмену приговора – надеяться зря, ибо дела его обстоят скверно. Джон Калхоун Фэрчайлд, наследник барона Татли, за одну ночь стал нищим.
Прохладный, уже почти осенний ветерок овевал его разгоряченное лицо, покрытое испариной, шевелил роковое письмо, брошенное на пол. Джеку было незачем поднимать его: содержание он знал наизусть. С тех пор как злополучное письмо принесли с утренней почтой, Джек перечитал его бесчисленное множество раз.
«…Вообразите мое удивление, когда по возвращении из Ост-Индии я узнал, что теперь Вы являетесь единственным владельцем «Чайной компании Фэрчайлда», унаследовав вышеупомянутую компанию от своего покойного отца, который, насколько мне известно, покончил с собой. Кажется, он совершил самоубийство, выстрелив из пистолета в голову? Я надеялся, что он лично вернет мне долг, но теперь эта обязанность возложена на Вас. Если до конца сего месяца я не получу три тысячи фунтов, сэр, я приму самые решительные меры: Вы будете отнюдь не первым джентльменом, угодившим в долговую тюрьму, посему не рассчитывайте на мое снисхождение. В ближайшее время я намерен нанести Вам визит и получить свои деньги».
Ниже стояла подпись лорда Эббингтона, совладельца крупной торговой компании, разорившей отца Джека. Эббингтон прекрасно знал, что «Чайная компания Фэрчайлда» неплатежеспособна. Весь минувший год Джек расплачивался с кредиторами отца. К делам отца он не проявлял ни малейшего интереса вплоть до той минуты, когда жестокая судьба принудила встать во главе компании. Идти по стопам отца и заниматься торговлей Джек никогда не собирался: он рассчитывал унаследовать титул деда со стороны матери. Поэтому Джек ради развлечения изучал право, но не имел намерения зарабатывать себе на кусок хлеба. Одному из «высших десяти тысяч» не пристало работать.
Но всецело пренебрегать благотворительностью Джек не мог, и потому провел немало часов в суде, с, помощью красноречия и знания законов спасая от долговой тюрьмы бедолаг, уже попавших в нее или рисковавших попасть. Джек трудился без устали, вытаскивая честных, но небогатых людей из того зловещего места, куда по иронии судьбы должен был вскоре угодить сам.
Два года назад Джек перестал быть «несомненным наследником титула барона Татли»: разозлившись на внука и дочь, его дед прекратил поддерживать с ними какие бы то ни было связи, и лишил их финансовой поддержки. Годом позже чрезмерное пристрастие к спиртному и колоссальные долги погубили родителей Джека: отец покончил с собой, а мать просто утратила волю к жизни. Прелестная и несчастная, она влачила жалкое существование жены неверного мужа, слишком дорого заплатив за брак с нелюбимым человеком.
Несмотря на скандал, вызванный смертью родителей, весь прошлый год Джек продолжал вращаться в своем привычном кругу, удерживаясь в высшем свете исключительно благодаря обаянию. К несчастью, чувство долга заставило его выплатить отцовские долги, а иллюзорное родительское состояние не выдержало столь сокрушительного удара. Когда пришло роковое письмо, из которого Джек узнал, что ему грозит тюрьма за отцовские долги, выстроенный им карточный домик вмиг рухнул. Ему не хватало денег даже на попытку выиграть недостающую сумму в карты. Прошлой ночью в. «Уайтсе» он проигрался до последнего гроша.
У него оставался только один выход.
Джек потянулся за дуэльным пистолетом – тем самым, из которого его отец выстрелил себе в голову. Обливаясь потом, он сжал пальцы на рукоятке, ненавидя это оружие всей душой, но отчаянно нуждаясь хоть в таком средстве избавления от земных горестей. Рука неудержимо дрожала, палец плясал на курке. Едва Джек успел вскинуть пистолет, дверь за его спиной распахнулась.
– Нет! Мистер Фэрчайлд, не смейте! – послышался голос секретаря. Тучный мистер Клейтон Хардинг бросился к Джеку и схватил его за запястье, направляя дуло пистолета в потолок. – Этого я не допущу! Не все еще потеряно!
– Полно вам, Хардинг, – хладнокровно отозвался Джек, глядя на секретаря с легкой досадой, как на назойливую муху.
– Нет уж, сэр, я не дам вам застрелиться!
– Застрелиться? – с недоверчивым смешком переспросил Джек. – Уверяю, ничего подобного у меня и в мыслях не было. Пустите же руку, она уже немеет. Вы чересчур впечатлительны, Хардинг. Если бы я хотел покончить жизнь самоубийством, я бросился бы под колеса карет у Гайд-парка, чтобы не тратиться на пулю.
По-прежнему хмурясь, Хардинг разжал пальцы и неуверенно покачал головой:
– Вы хотите сказать, что не собирались стреляться? Я обнаружил, что пистолета нет на обычном месте, и предположил самое худшее. В вашей комнате я вас не застал и уже опасался, что…
– Боже мой, да нет же! Он даже не заряжен. Я просто хотел швырнуть: проклятую штуковину в огонь. – Джек окинул оружие презрительным взглядом. – Даже если металл не расплавится, рукоятка точно сгорит и пистолет станет ни на что не годным. Ненавижу его за все беды, которые он мне причинил!
Хардинг устремил подозрительный взгляд на камин. И вправду пламя в нем горело слишком бурно для теплого летнего вечера. В ответ на его недоуменный взгляд Джек только приподнял, бровь и криво усмехнулся.
– Я все понял, мистер Фэрчайлд. Значит, вот почему в комнате так жарко натоплено.
