— Здесь мы получили самое главное. Информацию. С новыми знаниями можно двигаться дальше.
— Послушай… — я почесал затылок, — ты, случайно, не захватила с собой протеиновые батончики, а?
Вместо ответа Катя извлекла из кармана брусок твёрдой энергии, который я чуть не проглотил вместе с тонкой полимерной обёрткой.
Таис лежала у самого края обрыва, раскинув руки. На её лице застыло выражение умиротворения. На финальном прыжке я успел заметить её и скорректировал траекторию так, чтобы оказаться рядом.
Я наклонился, чтобы потрогать пульс, но уже в процессе уловил, как пульсирует жилка на её шее.
— Она жива, — сказала Катя, — Гриша, я только заметила, что…
— Что с ней? Можешь определить? Есть угроза жизни?
Катя молчала пару минут. Я видел, как под Таис шевелилась сухая почва, ощетинившись тончайшими нитями мицелия.
— Отравлена, — наконец, сказала она, — доза яда не смертельна. Через пару часов она бы пришла в себя. Я ускорю процесс.
Краем уха я услышал мерный топот шагов. Оглянулся, гадая, кто мог нас увидеть в марсианских комбинезонах. Но это был Лев. Пробежав мимо нас, он рухнул на колени возле приёмной матери. И только осознав, что она жива, поднял голову и посмотрел на нас.
— Что с ней? Вы помогаете? — спросил он.
Раньше, чем Катя успела ответить, Таис зашевелилась. Открыла глаза. Увидев Льва, она попыталась улыбнуться.
— Ох, мальчик мой, — проговорила она тихим голосом, — похоже, я слишком долго сидела на солнце.
— Солнце ни при чём, — сказала Катя, — на тебя напали.
— Кто? — Лев состроил свирепую физиономию.
— Думаю, из тех же, кто бы в кабинете адмирала, — ответила она.
— А кто там был? — не унимался Лев, — мы же его поймаем, правда?
— Погоди, родной, — Таис приподнялась на локте, — надо сначала разобраться… — она пошарила рукой по земле рядом с собой, потом вдруг осеклась и посмотрела мне в глаза с явным испугом.
— Что? — тревожно спросил я.
— Манускрипт… — ответила Таис, — я читала его. Искала смысл между строчек, анализировала язык, пытаясь понять, откуда он, кому принадлежит, что-то вспомнить…
Мы с Катей переглянулись. А потом она неожиданно рассмеялась.
— Ну что, будем охотиться на этих… как их там? — спросил я.
— Синоби, — ответила Катя, — нет, не будем. В этом нет никакого смысла. Во-первых, они наверняка скопировали книгу. Во-вторых — мы тоже. И, самое главное — у них нет никакого шанса понять, что именно там написано. Эти языки слишком далеки от любых языков Земли. Любые аналогии будут неизменно заводить исследователей в тупик. В конце концов, он станет всего лишь ещё одной неразгаданной загадкой истории.
— Ты… уверена? — спросил я.
— Абсолютно, — кивнула Катя, — возможная выгода от возвращения манускрипта не перевешивает риски. Я совсем не хочу, чтобы японское тайное общество заподозрило о нашем существовании.
— Они уже знают о птицеголовых, — возразил я, — что принципиально изменит новое знание?
— Гриша, я думаю, что этот народ был специально создан, чтобы противостоять моему проекту, — ответила Катя, — и я не буду делать никаких резких движений, пока не пойму эту игру до конца. Кто это сделал? И, главное, зачем?
Я беспомощно пожал плечами, поглядев на челнок. Расстояние было приличным, но я всё же смог разглядеть фигуру Кая. Он стоял возле входного люка.
— Их надо изучать, Гриша, — продолжала Катя, — потому что, мне кажется, вскоре появится нечто подобное для того, чтобы сгубить основанное тобой. Понимаешь меня?
— Нацизм? — спросил я, — его одолели, но очень дорогой ценой. Что тут ещё изучать?
— То, что мы знаем о будущей победе — не значит, что мы не должны делать всё для её достижения.
— Иначе история изменится, — вздохнул я.
— Иначе история изменится, — согласилась Катя.
Я отвернулся. Вошёл в режим и в пару прыжков переместился к челноку.
Кай тревожно посмотрел мне в глаза. А потом, не говоря ни слова, крепко обнял. И, пожалуй, это было именно то, что нужно в тот момент.
Глава 7
106 лет до Перехода
Теперь Москва была совсем как настоящий город. Правда, не столичный, конечно. В моём детстве мы иногда с родителями на машине ездили на выходные, в близлежащие города. Похожим образом выглядела Коломна или, скажем, Углич, образца года две тысячи четвёртого — две тысячи пятого. Разве что грязи тут было всё-таки побольше. И отовсюду веяло какой-то неряшливой обречённостью: много нищих, беспризорников, пьяных… словно у города вдруг заболела душа, предвидя грядущее безвременье.
Мы стояли на грязном, глинистом пятачке на берегу Яузы, в полукилометре от места, где она впадал в Москву. В моём времени река здесь текла в гранитном русле, и больше напоминала питерские каналы. Здесь же это была обыкновенная речушка, с кустами на берегах, глинистыми спусками, которыми активно пользовалась домашняя скотина, и зарослями камыша и рогоза.
У самой воды застыл огромный валун. И я бы ни за что не признал в нём останки некогда грозной радиоуправляемой танкетки, с помощью которых нас атаковали сотню лет назад. Но Катя показала мне, правильные охряные узоры на поверхности, под которыми, видимо, медленно ржавели траки и броневые пластины. Мальчишки, которые лазали по валуну, со звонким смехом играя во что-то своё, этих узоров, видимо, не замечали.
— Как он здесь оказался? — удивился я, — вроде место нападения было в паре километров отсюда…
— Сложно сказать, — ответила Катя, — думаю, дело тут в социальной психологии. Сначала люди подсознательно избегали места, где стояла эта штуковина. Вокруг нарастал культурный слой. Объект медленно уходил под землю. А потом кто-то решил расчистить место под строительство. Только расчистка эта шла со множеством странностей. Представляешь, наверное?
— Представляю, — кивнул я, и действительно как-то очень отчётливо представил себе батюшку с кадилом, церковный хор, молитвы все дела…
— В общем, часть грунта сбросили в реку. А на этот валун поначалу просто не обращали внимания, пока тот железный охотник продолжал врастать в породу.
— Ты следила за этим процессом, да? — догадался я.
— Мне было любопытно, — улыбнулась Катя.
— Поэтому ты его и выследила?
Ответа не последовало; вопрос был риторическим.
— Похоже, у тебя появляется что-то похожее на человеческую интуицию, — сказал я.
— Я и есть человек, Гриша, — сказала Катя тихо.
А я почувствовал себя идиотом. Вот как общаться с существом, единым в двух лицах, которое, к тому же, к тебе неравнодушно?.. Да чего там: к которому неравнодушен ты сам.
