– Да что же это такое, матушка моя! – восклицал Ярко, обращаясь к княгине Чернаве. – Ведь сглазили ее! Испортил оборотень лесной, сестру не пожалел, лишь бы нам не досталась!
Старшая княгиня неизменно присутствовала при их свиданиях и ни на миг не оставляла Ярко с девушкой одного.
– Не испортил, – утешала его княгиня. – Это пройдет.
– Когда пройдет? Мне со дня на день в поход идти!
– Как из похода вернешься, она уж прежняя будет, – отвечала княгиня, подавляя вздох.
Ей было жаль сына, которого ожидает такое разочарование. Сама она поворожила еще в день отъезда угрян и легко выяснила, что именно угрянский оборотень сделал с двумя девушками на берегу перед отплытием. Ничего мудреного – обычные чары под названием отвод глаз. Это настолько просто, что отводить глаза умеют многие, в основном женщины, даже не обученные ничему. Разве редкость, что страшненькая, но бойкая и веселая молодка умеет внушить всем вокруг мужикам, что она – красавица? И ведь верят. Оборотень же сделал очень похожую вещь – наложил на Семьюшку облик Молинки, якобы оставшейся у вятичей, а на Молинку – облик Семьюшки, якобы отданной ему в жены и уехавшей.
Чернаве-то было не о чем волноваться. Ее собственная дочь Семьюшка осталась в своем роду и в безопасности. Угрянский оборотень уехал без жены… И уехал с Семиславой… Княгиня не могла бы никому признаться в таких соображениях и безропотно согласилась отдать свою дочь в жены Лютомеру – такой жених не уронит ее чести. Но раз уж сложилось иначе, если Лютомер положил глаз на Святкину младшую жену… То пусть уж лучше он не берет Семьюшку в жены. Молинку Ярогневу, может быть, еще и отдадут зимой, здесь не все потеряно. Да если и не отдадут – красивых девок на свете много, и потеря угрянской княжны – не слишком высокая цена за избавление княгине Чернавы от молодой соперницы…
Наступил четвертый день после отъезда угрян. С утра Ярко явился в святилище не один, а привел с собой князя Святко. Парню хотелось, чтобы князь сам увидел, что присходит с угрянской невестой. Однако, войдя в избушку, никакой Молинки они там не обнаружили. На лавке под окном сидела Семьюшка и смотрела по сторонам удивленным, но осмысленным взглядом.
– Боже Перуне! – Князь Святко в изумлении хлопнул себя по бедрам и застыл на пороге, не давая Ярко пройти. – Ты откуда, голубка! Сбежала? Или жених назад прислал? С кем? Что стряслось? Жена моя где?
Семьюшка по привычке встала и почтительно поклонилась князю и родичу, но на лице ее по-прежнему отражалось недоумение.
– Не знаю, батюшка, – пробормотала она, безотчетно проводя рукой по лицу. – Не знаю! Откуда мне возвращаться, если я никуда не ездила?
– Как – не ездила? – Князю Святко показалось, что он сошел с ума. – А мне все приснилось, что ли?
Он обернулся и пропустил в избу Ярко, чтобы тот тоже посмотрел.
– Мне что – приснилось, будто мы девку за угрянского Люта Вершиновича отдали? – в недоумении обратился князь к племяннику. – Три дня как отпустили с ним – а вот она сидит, красавица. Ма-ать! – во весь голос закричал он, призывая княгиню Чернаву. – Мать, где ты! Разъясни, что творится, морок меня мучает или что?
Ярко тем временем тоже вошел и в еще большем изумлении уставился на родную сестру.
– Ярко, братец! – Недоумевающая и встревоженная Семьюшка подошла к нему и взяла за руку. – Что такое-то? Куда я ехать должна была? Я из дома все последнее время ни ногой! Какое замуж, куда отпустить? Какой Лют угрянский? Тот, что здесь был, за сестрами приезжал?
– Но ты же… – бормотал потрясенный Ярко и оглядывал пустую избу. – А она где?
– Кто? Матушка?
– М… Молинка! Невеста моя…
Семьюшка села снова на лавку, сжала голову руками и застонала. Она не понимала совершенно ничего. Она помнила недавние события – приезд брата Доброслава с двумя дочерьми угрянского князя, помнила, как эти две девушки жили здесь с ними, в этой самой избушке. Потом была Купала… Потом мать вроде бы сказала ей, что ее решили выдать за Люта угрянского, и даже провели обряды, отделяющие ее от рода и чуров…
А потом наступало что-то странное. Память тонула в омуте густого тумана, из которого временами выплывали отрывочные видения. Она находилась здесь, дома. И он, Ярко, несколько раз приходил к ней, обнимал, что-то говорил… Чего-то хотел от нее. Но чего – Семьюшка не понимала.
И вот теперь он вообще удивлен, что она дома! Думает, что ее увез оборотень? Но он же приходил и видел ее здесь!
– Вот, полюбуйся! – Князь Святко снова шагнул через порог, теперь уже в сопровождении княгини Чернавы. – Скажи, мать, кто тут с ума сошел? Что это за морок? Мы же деву Люту угрянскому в жены отдали? Из дома проводили? А откуда она тут опять у тебя сидит? Или это морок меня морочит? Или блазень блазнится? И угрянская-то девка где?
– Ох, батюшка! – Княгиня покачала головой, подавляя улыбку. – Не морок тебя морочит и не блазень блазнится… теперь. Раньше морочили нас. Обманул нас всех оборотень, вокруг пальца обвел. Сестру свою он с собой увез, а нашу дочку нам оставил. Только заморочил, глаза отвел. И мы на месте Семьюшки Молинку видели, думали, что с нами осталась, а Молинку настоящую сами ему в ладью посадили – думали, Семьюшку замуж отдаем. А теперь три дня прошло, чары рассеялись, морок спал. Вот так вот! – Княгиня развела руками.
– Ее увезли! – вскрикнул Ярко и вцепился в волосы. – Увезли! А я-то…
– Вот ведь леший! – ошарашенно вымолвил князь Святко, пока еще более изумленный, чем разгневанный.
Новость быстро разнеслась по Воротынцу и воинскому стану. Доброслав не помнил себя от гнева.
– Он нас обманул! Клятву нарушил! – кричал старший княжич, уже не думая о сдержанности. – Отец! Прикажи мне его догнать! Три дня прошло, еще успеем! Нельзя позволить – он нас, как щенков… Обманул! Сестру обещал свою нам отдать – увез! На Семьюшке обещал жениться – обманул! Побрезговал! Две клятвы нарушил! Так и что ему третью нарушить – не вернет он нам Семиславу!
В голосе старшего сына звучали не только гнев и возмущение, но и боль, однако князь Святко настолько встревожился, что ему было не до ревнивых подозрений. В самом деле – если Лютомер обманул их с сестрой и невестой, то что ему стоит обмануть и с Семиславой? Хорошо зная, чего стоит его младшая жена, князь Святко не сомневался, что и сам оборотень от такой не отказался бы.
Как нарочно, в это время кто-то случайно нашел в березняке обрывки белого шелка, в которых без труда опознали бывшую рубашку увезенной княгини. На лоскутах потрясенный Святко обнаружил следы крови. Неизвестно, какие именно картины он рисовал себе в это время, но лицо его, обычно добродушное, стало сейчас таким жестким и темным, что даже собственные домочадцы в испуге попятились.
– Да подожди еще три дня, может, вернется! – утешали его сродники и воеводы. – Ведь сын-то Вершинин еще у нас! Заложников-то и мы имеем! Срок еще не прошел – может, приедет княгиня! Прилетит, лебедь белая!
