– Неужели ты любишь Ульяну или это чувство вины тебя так изматывает?
Она ждёт ответа, а я ощущаю, что мне хочется найти где-то тёмный угол и переждать там то время, которое осталось до момента оглашения результата теста ДНК.
Голова гудит от выпитого минувшей ночью количества виски, и я с трудом фокусирую на девушке взгляд, ощущая, что она упивается моей болью.
– Люблю.
– И где же была твоя любовь раньше, когда ты оставил её? – лёгкость бытия, которой от неё веяло ещё секунду назад, испарилась, на смену ей пришли заблестевшие в глазах сердитые слёзы, сжатые губы, выдавшие, что она вовсе не такая железная леди, какой хочет казаться. Того и гляди разревётся.
– Ты дура? – смотрю на неё устало. – Я в СИЗО год просидел. Или ты забыла?
– Это ты дурак, Скуратов. Никогда не поверю, что, даже сидя в СИЗО, ты на нашёл денег, чтобы помочь своему ребёнку, – она бросает мне это обвинение в лицо и следует дальше, в двери, из которых я вышел. Я застываю, словно облитый ушатом ледяной воды. Зажмуриваю глаза, ожидая, пока мой утомлённый мозг переварит информацию.
Нагнал Милу, встряхнув эту надувную куклу с такой силой, что её кудряшки взметнулись вверх, неподобающе задорно пружиня.
– О чём ты, какой ещё ребёнок?
Она молчит, смотрит на меня и тянет время, только изгибающиеся в злорадной ухмылке губы подталкивают меня ближе к бездне. Я никогда не бил женщин, но сейчас, когда запас моих ресурсов на исходе, я едва ли способен себя контролировать. Сильнее сжимаю её предплечье, давая понять, что я на грани.
– Твой ребёнок, Скуратов, не строй из себя идиота. Ульяна при мне просила у твоей матери деньги на лечение.
– Она же родила от какого-то Александра. Я видел документы, – хмурюсь и понимаю, что мои слова звучат как нелепое оправдание.
– Не было никакого Александра. Твоя дочь родилась недоношенной и вскоре умерла, потому что Уля не нашла денег на лечение. Не могла же она дать ей фамилию отца, который не захотел спасти жизнь собственного ребенка.
Дочь. Я выдыхаю воздух сквозь стиснутые зубы, ощущая, как печёт глаза.
Каждое слово жалило острее лезвия ножа. Мила рассказала всё подробно, в красках, не упуская ни одной детали. Я прикрыл веки, вспоминая тот визит матери, когда она заговорила про Бэмби. Моя мамаша никогда не являлась ко мне просто так, всегда находились причины. Точнее, одна – бабло. Ей постоянно было мало, деньги быстро заканчивались, и для неё не имело особого значения, что я за решёткой. Визит Хмеля, пообещавшего помогать моей семье, сделал её будущее безоблачным. Но если бы я только мог предположить, что она способна утаить от меня подобную информацию… нет, не убил бы её, а заставил бы провести остаток жизни в нищете, потому что она для неё страшнее смерти.
В голове наконец встаёт всё на свои места. Разрушительная ненависть, должно быть, горела в Ульяне с такой силой, что она, не думая о том, насколько её отчаянный поступок граничит с сумасшествием, не побоялась встретиться один на один с человеком, держащим в страхе весь город.
Ульяна наказала меня уже тем, что не усомнилась в словах моей матери. Поверила, что я могу поступить с ней так жестоко. От всего сказанного Милой моё сердце сжималось в тоске и боли за ту девочку, которой была Бэмби. Беззащитная, преданная собственным отцом и, как ей казалось, мной. Потерянная в неизвестных ей правилах взрослой жизни, в которую я кинул её, вырвав, как комнатный цветок, с корнем и посадив среди сорной травы.
Я всю жизнь считал себя агностиком и не верил в силу молитв, но, доведённый до отчаяния, имея единственную надежду, я обратился к Всевышнему, прося дать мне ещё один грёбаный шанс. Но я не получил его. Добравшись в назначенное время до здания полиции с адвокатом, получили сообщение, что ошибки не было. В машине находилось Евстигнеева.
Ни осознать, ни понять сказанное просто не мог. Прислонился лбом к стене – в голове гул, нарастающий с каждой секундой. Я вышел из кабинета следователя, не понимая, что теперь делать со своей жизнью, куда идти, куда бежать, – без неё для меня больше нигде нет места. Мне нужно увидеть Ульяну ещё хотя бы один раз, посмотреть в теплоту карих глаз и утонуть в них навсегда. Из груди рвался беззвучный крик от испытываемой ненависти ко всему живому вокруг, но больше всего к себе.
Мозг говорил, что я должен принять эту информацию, но сердце не соглашалось. Сел в машину и гнал куда глаза глядят, а подбираясь к трёмстам километрам, понял, в каком направлении еду. В сторону города N. Спустя десяток штрафов за превышение скорости и три с лишним часа я пересёк границу города, в который не возвращался с момента пересмотра приговора. Думал, что в нём не осталось ничего для меня значащего, а все воспоминания о прожитых здесь годах принесли с собой лишь горький вкус разочарования. Ещё пребывая на нарах, я воображал, как было бы здорово отчистить всю свою память от накопленного опыта: о совершённых преступлениях, об Ульяне.
Но судьба заставила убедиться в том, что в моей жизни ничего более настоящего, чем она, и не было. А теперь – только воспоминания о ней.
Казалось, время здесь замерло. По сравнению с лощёной столицей мой родной город почти не изменился. Множество студентов, окурки на тротуарах, разбитые дороги и пыль, поднимающаяся в воздух при порыве ветра.
Свернул в сторону домика в лесу, что до сих пор принадлежал мне. Уж не знаю, что я там собрался делать, упиваться своей болью или просто вливать в себя оглушающие дозы алкоголя, как настоящий мазохист, купаясь в воспоминаниях о проведённом там с Бэмби времени. Искать оленёнка в лесах, как тогда, под толщей снега, и звать, слыша в ответ только эхо.
Когда приехал, солнце уже почти закатилось за горизонт, окрашивая небо в пламенный цвет. Воздух здесь такой чистый, сладкий, что хоть ложкой ешь и после закопчённого московского, пьянил до одури. Постоял некоторое время, рассматривая «избушку». Я следил за своим имуществом, и эти годы за домом приглядывали, и сейчас жилище как никогда похоже на пряничный домик из сказки братьев Гримм. Найду ли я там ведьму, которая меня съест?
Поискал в тайнике под половицами крыльца ключи, но их там не нашлось. Черти! Кто-то забрался в дом. Дверь оказалась не заперта, и я со странным предчувствием переступил порог. Сглотнул ком, ощущая витавший здесь запах. Вроде ещё не пил, а уже что-то не то мерещится.
Скрипнул пол, и из-за угла вышел призрак в просвечивающей от лучей заходящего солнца белой ночной сорочке до пят. С оружием на изготовку. Стоял, молча рассматривая сие видение. Тёмные, ещё влажные, должно быть после душа, волосы, белоснежную кожу и тонкий стан. А мысли и догадки всё это время бежали в голове со скоростью света. Одна дурнее другой.
Я не видел её несколько дней, и все эти дни каждый человек пытался убедить меня, что она умерла. А Бэмби стоит передо мной целёхонькая, пышущая здоровьем, без единой царапины.
Прикрываю глаза, вспоминая диалог с Милой. Он крутится у меня в голове, как грязное бельё в барабане стиральной машины. И только теперь я понимаю, почему у меня тогда возник диссонанс. Ведь она была лучшей подругой Ульяны, искренне любящей её. Но, блядь, почему на её лице отсутствовала печать утраты! Она знала... Мила всё знала. Только я, дебил, не знал. Видимо, Ульяна не удостоила меня чести войти в круг посвящённых. Должно быть, Бэмби решила наказать меня ещё одним способом, удачно подвернувшимся под руку.
