Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 90
Дверь захлопнулась, но в следующий миг Ката потянула за ручку и открыла ее. Внутри был коридор, выложенный кафелем, и она пошла по нему, как всегда, робко, перебирая в уме возражения против того, что сейчас может произойти что-нибудь «ужасное»: самым весомым из них были те слова из интервью, про «просроченную телятину»: если она не ошибается, сама она просрочена уже давным-давно, уже как следует протухла; к тому же она никогда не видела, чтобы он приставал к девушкам в бассейне.
Ката открыла вторую дверь, за которой была сама сауна, с густым удушливым жаром, и услышала из клубов пара крик: «Дверку прикрыл быстро!» Она шагнула внутрь и закрыла за собой дверь. В дальнем углу комнатушки увидела его очертания: колени раздвинуты, глаза открыты, белки блестят, как яйца. Окон в сауне не было, и от этого она напоминала космический корабль, в котором произошел какой-то серьезный сбой. Ката поспешила сесть напротив дверей, держась как можно незаметнее, ощутила непреодолимое желание уйти – но поборола его: она ведь имеет такое же право сидеть здесь, как он, – даже, если на то пошло, больше, чем он.
Ката закрыла глаза и расслабилась. Через некоторое время перед ней поплыли картинки зимнего леса и маленькой избушки в шаре, в котором пойдет снег, если его потрясти. Вокруг нее все было бело, а позади избушки – промерзший до дна пруд. Рыбешки, червяки, букашки – все живое закопалось в грунт, еще хранящий летнее тепло, замедлило свои движения и обмен веществ, дыхание и сердцебиение, и мышление, пока не осталась лишь одна едва уловимая мысль: «Жить!»
Мышцы расслабились, голова стала пустой, и на миг Ката как будто задремала. Очнулась она от того, что дверь сауны открылась. Бьёртн вышел и захлопнул ее за собой.
38
Через несколько дней Гардара Эйстейнссона, человека, сообщившего о трупе Валы, выпустили из тюрьмы на Квиабриггью. Он отбывал там одиннадцатимесячный срок за нарушение условий условного осуждения. Ката получила уведомление об этом по электронной почте; прочитав, удалила его и отправилась прогуляться. Обошла пару кругов вокруг Рейкьявикского озера, а затем села на скамейку в саду Хльоумскалагард. Желтели и алели листья на деревьях, жизненная энергия постепенно утекала из них в землю. Воздух был стылый, пахло осенью, мокрой землей и гниющей растительностью, и это вгоняло ее в печаль.
Под скамейкой Ката обнаружила полупустой пакет с кормом для птиц, рассыпала его на тропинку и стала ждать. Не прошло и нескольких минут, как показался первый дрозд, а потом все новые и новые, один за другим. На Кату нашло глубокое умиротворение, когда она сыпала птицам корм, смотрела, как быстро те скачут меж зернышек и склевывают их. До сих пор ей и в голову не приходило, что она постарела, но пока она сидела там, ощущала себя старой, и ей было хорошо: плечи ссутулились, голова слегка тряслась, лицо стало дряблым, глаза отрешенно смотрели в одну точку; она была старухой, которая хлебнула горя, всю жизнь боролась с трудностями и потерпела поражение, но сейчас это все уже должно было прекратиться – хотя бы на то время, пока она сидит здесь. Мимо проходили люди, но не видели ее – на ней была шапка-невидимка старости и смерти, на которую они инстинктивно закрывали глаза; и студенты, спешащие мимо нее из университета или в университет[33], проплывали мимо, как во сне.
* * *
Соулей открыла ей дверь своей квартиры на Фрамнесвег. Вся гостиная была завалена пустыми футлярами из-под дисков, упаковками от фастфуда, стаканами и переполненными пепельницами. Не успела Ката подумать, или пожаловаться, или притвориться сильнее, чем была, – как у нее вырвалось, что Гардар вышел из тюрьмы, и поэтому ей страшно оставаться дома одной.
– То есть нет, вообще-то не страшно, просто неохота сейчас…
– Тогда ночуй здесь, – предложила Соулей, подошла к ней и обняла.
Ката рассмеялась.
– Не можем же мы здесь жить вдвоем!
– Ну конечно, можем! Пошли! – И Соулей проводила Кату на кухню, где поставила кофе. А Ката тем временем рассказывала ей, какую узнала информацию.
– Я знаю, где он живет. Я наняла человека, чтобы он выяснил для меня, когда его выпустят и где он после этого будет ночевать…
– А зачем тебе это?
– По-моему, так лучше. По крайней мере, буду знать, в каком он районе.
– Понятно.
Ката пошла вслед за Соулей в гостиную; там хозяйка дома сгребла весь хлам в черный мусорный пакет, постелила на стол красивую скатерть, поставила две чашки, кофейник и сверкающую чистотой пепельницу.
– Вот так. – Она просияла.
– Мне нельзя с тобой об этом говорить, – сказала Ката.
– О чем?
– Об этом всем. О Вале. – И она объяснила, что не хочет впутывать Соулей в «свои дела», и попросила ее забыть все, что она ей рассказывала. – К тебе это не имеет никакого отношения. А я женщина взрослая, я справлюсь.
– Сядь, – велела Соулей, указывая на один из стульев. Они сели, пригубили кофе, и Соулей закурила сигарету.
– Почему ты приходила ко мне, пока я лежала в психиатрическом? – нарушила она молчание.
– В каком смысле?
– Ты меня по всему городу возила, одежду мне покупала… И за продуктами ходила, чтобы мне было что поесть… К тебе это имело какое-то отношение? Тебе надо было впутываться в мои дела? – Она потянулась к пепельнице и стряхнула пепел с сигареты. – Это наши общие дела. До конца.
– А как ты можешь знать, что все произошло точно так, как я тебе описала?
– Знаю – и всё!
– Я же могла всё не так понять.
– И что же, в таком случае, произошло с твоей дочерью? Просто пропала? Легавые прекрасно знают, что произошло, так же, как и ты, – ты же сама рассказывала. Они просто ничего не могут поделать… И им так же, как и нам, хочется схватить этих тварей и навалять им как следует, да только они не могут. А мы – можем. И знаешь, что еще? Я готова за это отсидеть. А почему бы и нет? Тогда я хоть пить брошу. Женская тюрьма – очень даже неплохо… Отличный клуб. А еще приговор значительно смягчат, по крайней мере, тебе: типа, от горя умопомрачение нашло – и ты отправишься в Согн[34] и скажешь, что обо всем сожалеешь и не осознавала, что происходит… А через годик выйдешь.
– Мне приходится постоянно напоминать самой себе, отчего она погибла. А иначе недолго и привыкнуть… Того, что случилось, я изменить не могу. Но забвение – такое большое искушение, прямо как жажду утолить. И оно сильнее, чем все разговоры о справедливости. Не сдаться, не простить, не извлечь урок – просто забыть…
– Ты можешь сделать так, чтобы такое повторилось.
– Это причина, по которой ты хочешь продолжать дальше?
– Конечно. Таких выродков надо наказывать.
Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 90
