— Угадал, — ответил тот. — Но кроме того, я еще и твой друг. Не кори меня за приключившиеся с тобою беды, они произошли от несчастливого стечения обстоятельств, мне же остается только заверить тебя, что с первым же кораблем ты отправишься домой. Ступай теперь к моей жене и расскажи ей об арабском профессоре и о том, чему ты у него научился. Селедку же с салатом я отошлю лекарю, а ты до отъезда будешь жить у меня во дворце.
Так молвил человек, оказавшийся императором, и Альмансор пал ниц перед ним, облобызал ему руку и попросил прощения за то, что не сразу признал его, ведь по нему не видно было, что он и есть император.
— Ты прав, — рассмеялся тот в ответ. — За три дня я и сам еще не привык к своему новому положению, и на лбу у меня ничего не написано, — так сказал он и знаком разрешил Альмансору удалиться.
Для Альмансора настало счастливое время. Он несколько раз наведался к арабскому профессору, о котором рассказывал императору, а лекаря с тех пор в глаза не видел. Так прошло несколько недель, и вот император наконец призвал его к себе и сообщил, что в гавани стоит на якоре корабль, готовый доставить его в Египет. Альмансор был вне себя от радости. За несколько дней он собрался в дорогу и с благодарностью в сердце, щедро одаренный многочисленными подарками, простился с императором и погрузился на корабль.
Но Аллаху было угодно подвергнуть его новым тяжелым испытаниям, дабы закалить его дух, и ему не дано было добраться до родных берегов. В то время другое франкское племя, англичане, вели войну на море с императором здешних франков. Они забирали у него все корабли, которыми им удавалось завладеть. Вот так и вышло, что на шестой день плавания корабль, на котором находился Альмансор, попал в окружение англичан, был обстрелян и вынужден был сдаться. Весь экипаж пересадили на другое, более мелкое судно, которое поплыло вслед за остальными. Морские переходы, однако, бывают не менее опасными, чем переходы через пустыню, где часто орудуют разбойники, которые нападают на караваны, грабят и убивают всех подряд. И вот случилось так, что во время бури суденышко отбилось от своих и в результате стало добычей тунисских пиратов, которые захватили всех людей, отвезли их в Алжир и там продали в рабство.
В неволе, однако, положение Альмансора было не таким тяжелым, как у его собратьев по несчастью, ведь он был мусульманином и с ним обходились иначе, чем обходились с христианами, но все же участь его была невеселой, ибо он потерял всякую надежду увидеть свою родину и отца. Пять лет он прожил так в доме одного богатого человека, у которого разводил цветы и следил за садом. Но этот человек умер, не оставив наследников, все его имущество растащили, рабов разобрали, и Альмансор попал в руки одного работорговца. Тот как раз снаряжал корабль, чтобы отвезти свой товар в другую страну и там сбыть подороже. Волею случая и я оказался среди тех невольников, предназначавшихся для продажи, и очутился на одном корабле с Альмансором. Вот так мы с ним и познакомились, и он поведал мне о своей удивительной судьбе. Когда же мы прибыли на место, я в очередной раз мог убедиться, сколь неисповедимы пути Аллаха. Оказалось, что корабль наш пристал к берегам той страны, откуда был родом Альмансор, и когда нас привели на невольничий рынок его родного города, то Альмансора быстро выкупили, и что вы думаете, кто оказался этим покупателем? Его собственный родной отец!
Шейх Али Бану глубоко задумался под впечатлением от услышанного. Рассказанная история его явно взволновала, его грудь вздымалась, глаза горели. Пока невольник говорил, шейх не один раз как будто готов был перебить его, задать вопрос, но все же дотерпел до конца, хотя конец этой истории, похоже, его совсем не удовлетворил.
— Ты говоришь, ему теперь должно быть около двадцати одного года? — спросил он.
— Да, господин мой, — отвечал невольник. — Он примерно одного со мною возраста, стало быть, ему двадцать один — двадцать два.
— А из какого города он родом, ты нам об этом не сказал.
— Если я не ошибаюсь, из Александрии!
— Из Александрии?! — воскликнул шейх. — Это мой сын! Где он теперь? Ты вроде называл его имя — Кайрам! А какие у него глаза — темные? А волосы — черные?
— Да, все верно, и главное — в минуты откровенности он действительно называл себя Кайрамом, а не Альмансором.
— Аллах, Аллах! Но ты ведь говорил, что его выкупил родной отец и ты был тому свидетелем. А сам он — он называл того человека отцом? Нет, похоже, это все-таки не мой сын.
— Я помню, он сказал мне: «Слава Аллаху, который наградил меня после всех бед: это же рыночная площадь моего родного города!» А потом туда явился один знатный господин, и мой товарищ воскликнул: «Какая благодать, что нам дарованы небом глаза! Я вижу снова своего почтенного отца!» Господин тот подошел к нам, оглядел всех по очереди и купил в конце концов того, на чью долю выпали все эти испытания. Счастливец же возблагодарил Аллаха и шепнул мне напоследок: «Теперь я возвращаюсь снова в обитель моего блаженства, ведь это мой отец меня купил!»
— По всему выходит, что это все же не мой сын, — с горечью и болью сказал шейх.
Тут юноша не выдержал, и слезы радости хлынули у него из глаз. Он пал ниц перед шейхом со словами:
— Нет, это был ваш сын, Кайрам — он же Альмансор, которого вы сами и выкупили из плена.
— Аллах, Аллах! — закричали все и на радостях обступили шейха. — Какое чудо! Великое чудо! — восклицали они.
А шейх, онемев, смотрел на юношу, который поднял к нему свое красивое лицо.
— Друг мой Мустафа, — обратился шейх к старому дервишу, — слезы застилают мне взор, и я не вижу, похож ли он лицом на свою мать, как был похож мой маленький Кайрам. Подойди к нему поближе и посмотри!
Старик подошел к юноше, посмотрел на него долгим взглядом, а потом положил ему руку на лоб и спросил:
— Кайрам, скажи, ты помнишь изречение, которое услышал от меня в тот горестный день, когда франки забрали тебя с собою в лагерь?
— Мой дорогой учитель, — отвечал юноша, целуя руку старца, — то изречение гласит: «Кто любит Аллаха и сохраняет чистую совесть, тот и в юдоли скорби не останется в одиночестве, ибо два эти спутника никогда не оставят его и будут ему всегда утешением».
Услышав это, старик с благодарностью возвел очи к небу, прижал юношу к груди и передал его шейху со словами:
— Возьми его! Ты десять лет горевал о своей утрате, и я тому свидетель, теперь же свидетельствую — это твой сын Кайрам!
Шейх не мог прийти в себя от радости, не веря в свое в счастье. Он все вглядывался в черты лица вновь обретенного сына, угадывая в нем своего маленького Кайрама. Все, кто был в зале, радовались не меньше шейха, ибо они любили его и каждый чувствовал себя так, будто это его собственное дитя вернулось сегодня под отчий кров.
Парадный зал снова наполнился пением и веселием, как в былые счастливые времена. Юношу заставили еще раз повторить рассказ с самого начала, со всеми подробностями, и все восхваляли арабского профессора, и франкского императора, и прочих, кто с участием отнесся к бедному Кайраму. Так просидели они все вместе до самой ночи, а когда гости стали расходиться, каждый получил от шейха дорогой подарок на память об этом счастливом дне.
