— В бою такое безразличие на меня навалилось, что я даже подумал: «Собьют, не собьют — все равно». Вижу, немец заходит в хвост, а сопротивляться не в силах. Он и снял меня, будто младенца.
Случай с Торубалко научил меня многому. Я понял, что дело командира полка не только водить летчиков в бой, увеличивать личный счет сбитых врагов, но и умело расходовать силы бойцов.
Я стал придерживать тех, кто много летает, кто перегружен. Держу его на земле, а сам наблюдаю. Летчики вернутся из боя, начинают разбор, а он безразличен, слушает краем уха. Значит, рано ему летать. Проходит еще один день. Наблюдаю.. Он уже вступил в разговор, он обсуждает атаки, действия летчиков. Проходит еще один. Он уже критикует, он уже входит в азарт, кричит, что надо было не так, а вот эдак, как он однажды сделал над Курской дугой или в бою за плацдарм. Во второй половине третьего дня он уже ходит злой, ко всем придирается, на меня глядит исподлобья: «Не доверяете…» Все, больше держать не надо. Я говорю: «Полетишь в составе шестерки. А сейчас — готовность номер один». Он бежит к самолету и пляшет. И, говоря словами пилотов, в бою держится как зверь. А недавно умолк мой заместитель, сын солнечной Грузии Шалва Нестерович Кирия. Умолк, замкнулся. Рассеянным стал, апатичным. И это при южном своем темпераменте. Он заменил Черненко в начале этого года, но на фронте давно, чуть ли не с первых дней. Очень хорошо дрался под Белгородом. Помню, в одном из воздушных боев сбил три самолета противника. Среднего роста, стройный, подтянутый, следящий за собой офицер, он как-то вдруг потускнел, угас…
— Шалва, я дам тебе отдохнуть. Недельку. Идет? Он посмотрел на меня недоверчиво, но поняв, что я не шучу, сразу воспрянул духом.
— Идет! — сказал оживленно. — У меня в тылу есть земляк, могу отдохнуть у него.
Уехал, отдохнул. Вернувшись, стал, как и прежде, веселым, бодрым, боеспособным.
Теперь я дам отдохнуть лейтенанту Короткову. Пожалуй, не только ему, но и его ведомым. Пусть отдыхают звеном, как и летают. Отправляю их в санитарную часть, там тихо, спокойно.
Плохо, что симптомы моральной усталости трудно заметить со стороны. Да и летчик, пораженный этой болезнью, тоже не замечает, как она захватила его, точит, расслабляет мышцы и волю. Больше того, храбрясь, стараясь казаться «прежним» — энергичным, волевым летчиком, — он невольно скрывает свою усталость, расслабленность, пока случай, потрясение не выведут его из этого состояния, не вызовут нервный взрыв. Так, как сегодня. Гибель Маковского — потрясение для всех, для Феди Короткова — особенно. Они были друзьями.
Я понимаю, что в такую минуту, когда сжимается сердце каждого летчика, не время говорить о делах, тем более об ошибке, допущенной летчиком в воздухе. Получается: плохо отзываешься о погибшем, да еще о таком, как Юра. Понимаю, сознаю это с болью в сердце, но приступаю к разбору полета, потому что ошибка, унесшая Юру Маковского, может унести кого-то еще: до вечера долго, еще предстоят бои.
— Смотрите, как это случилось…
Воссоздаю картину полета. Бомбардировщики шли от населенного пункта Хуши под прикрытием истребителей. От нас взлетела шестерка во главе с Юрой Маковским.
Встреча произошла за линией фронта, южнее города Яссы. Четыре девятки немецких бомбардировщиков шли одна за другой с курсом на север, справа от них — истребители. Наши зашли с востока. Положение было тактически выгодным — они прикрывались лучами солнца.
Разделив шестерку на две подгруппы, Маковский во главе четырех самолетов пошел на бомбардировщиков, а пару направил на истребителей. Решение было верным. А дальше пошли ошибки. Маковский стал торопиться. Не успев набрать высоты и достаточной скорости, он сразу пошел в атаку, хотя до линии фронта было еще далеко — около двадцати километров, а на помощь спешила еще одна группа Яков и была уже на подходе. И Маковский об этом знал.
В первую очередь надо было ударить не головное звено ведущей девятки, а то, которое ближе — идущее справа и сзади, и только потом — головное. Он же сделал наоборот, намереваясь, вполне вероятно, сбить ведущего группы. И сбил его. Но звено, идущее справа и сзади, обстреляло Маковского, сосредоточив на нем весь огонь. Ведомая пара Яков навалилась на это звено, ведущий взорвался, но было уже поздно: истребитель ведущего Маковского свалился в излучину Прута. Я говорю:
— Пятерка пилотов уже без Маковского, вместе с группой соседней части разметала, разбила вражеский строй, вынудила сбросить бомбы на свои войска, уничтожила несколько самолетов. Но это можно было бы сделать, не теряя ведущего. И нам, летчикам группы «Меч», не к лицу такие ошибки, такие потери.
Верно, конечно, что Маковский сделал ошибку, но верно и то, что ведомая пара могла бы ее исправить: открыть огонь по второму звену несколько раньше, тем самым отвлечь внимание немцев от самолета ведущего, рассредоточить огонь.
Верно и то, что наша группа стала иной, немного ослабла, потому что лишилась того костяка, на котором держалась, лишилась основного ядра. Ушел из группы Матвей Зотов. Он командует авиачастью. Чувилев тоже ушел с повышением — заместителем командира полка в другую дивизию; выбыл из строя лейтенант Иванов; погиб Коля Завражин…
— Наша задача, — говорю я пилотам, — бить врага эффективно и малой кровью. Что для этого нужно? Внезапность. Скоротечность атаки. Удар всей силой огня с короткой дистанции. Три кита, от которых зависит победа. Атака сверху на повышенной скорости — единственный способ сократить до предела время пребывания под огнем вражеских пулеметов и пушек. Но такая атака крайне сложна: секунды остаются на то, чтобы прицелиться, нажать на гашетку, отвернуть самолет, чтобы не вмазать в машину врага. Что для этого нужно?
— Научиться стрелять навскидку, — отвечает Васыль Торубалко.
— Правильно. Отныне треногу с прицелом держать на стоянке весь день. Будем учиться, тренироваться в определении дальности, ракурса цели, определении угла упреждения…
* * *
— Шестерке Кирия! Воздух! — поступила команда. Пары взлетают одна за другой, собираются, быстро уходят вверх, направляясь к линии фронта. В синей дымке виднеются Яссы, южнее — Васлуй, с запада на фоне земли появляется группа бомбардировщиков.
— Бьем головную девятку справа и сзади, — командует Кирия.
Крутым разворотом вправо, прикрываясь лучами солнца, шестерка выходит на курс, параллельный курсу немецких бомбардировщиков. Бесстрашный, горячий, но умеющий сдерживать себя в минуту опасности, риска, Шалва глядит на борт самолета. Его взгляд направлен влево и вниз, туда, где, тесно прижавшись друг к другу, в четком строю девяток плывет лавина немецких машин.
Шалва энергично качнул самолет с крыла на крыло. Это сигнал для ведомых: рассредоточиться, как и было сказано раньше, на две подгруппы — звено и пару, на ударную группу и группу прикрытия. Это на всякий случай: «мессершмиттов» пока не видно, но они могут прийти неожиданно, в самый горячий момент атаки и могут ее сорвать. Вот тогда и придет на помощь звену группа прикрытия — пара.
