— Чёй-та мы, а? А чёй-та мы?
Хмурус, тем временем, берёт ларец, открывает крышку и говорит:
— А ну, полезайте-ка назад, добры молодцы.
И те прыгают внутрь, уменьшаясь в полёте. Хумрус захлопывает ларец, коварно улыбаясь.
— Что это было? — шёпотом спрашиваю я. — Никогда не слышала подобных заклинаний.
— Древняя русская магия, — поясняет Хмурус. — Называется пословицы и поговорки. Всегда действует безотказно. Сильнее только мат, но это уже оружие.
Значит, от обмена опытом всё-таки есть положительные результаты. Главное, их правильно и вовремя использовать.
Мурчелло выходит прямо из стены. В его лапах агрессивно и ало мерцает бутылочка с зельем. Хмурус тут же вооружается доставленным магическим атрибутом. Его маниакально поблескивают, аура идёт чёрными и красными всполохами. Мне такое не нравится, крысорам — тоже. Они ёжатся и, дрожа, отползают в другой угол клетки.
— Что вы намерены делать? — пытаюсь предотвратить нечто ужасное, чему не место в учебном заведении, пусть даже оно — Академия Тёмного Колдовства.
— Задам им несколько вопросов, — тоном заправского инквизитора отвечает Хмурус и закатывает рукава.
— И для этого вам нужно зелье? — делаю обходной манёвр, чтобы подкрасться и забрать бутылочку у распоясавшегося ректора.
— Да, — заявляет Хмурус, взбалтывая содержимое флакона. — Оно неплохо развязывает язык.
Мурчелло рядом потирает лапки, морда довольная. Видно, решил свои застарелые обиды потешить.
— Мне кажется, подобное действие напоминает пытки? — пытаюсь остепенить ребят.
Крысоры дружно кивают, видимо, почуяв защитника. Но вот Хмурус не готов к конструктивному диалогу.
— Шли бы вы, госпожа Айсель, со своими сантиментами в медотсек. Там ваше сострадание нужнее.
И запускает в меня каким-то заклинанием. Прежде чем успеваю сориентироваться, меня уже подхватывает и крутит вихрь. Кричу, злюсь, хватаюсь руками за воздух. Всё бесполезно. Смерч прекращается в медотсеке, выбросив меня прямо на лежащего без движения кудесника.
Вздыхаю, успокаиваюсь, смотрю на любимые черты.
Как же мне вернуть тебя, дорогой? Ах, знал бы ты, как чудесно нам было вместе… На мне ещё горят твои поцелуи.
Обвожу пальцем высокие скулы, тонкий нос, чётко очерченные губы, трогаю бархат длинных чёрных ресниц.
В который раз отмечаю, как удивительно красив тот, в кого мне повезло влюбиться. И болью в груди отдаётся невозможность увидеть, как сияют его глаза. Тянусь, целую холодные твёрдые губы. На какой-то миг мне кажется, что он вот-вот оживёт, обнимет, прошепчет на ухо все те слова, что говорил мне там, на поляне.
Но реальность всегда разрушает мечты. Приходится зажмуриться, сжать кулаки и стиснуть зубы, чтобы сдержать отчаяние, унять крик.
Сползаю с кровати, сажусь прямо на пол и тихонько скулю.
В этот раз моё уединение прерывает появление доктора-призрака.
— Встаньте немедленно, — мягко командует он. — Здесь пол холодный и грязный, а вы, мадемуазель, нам нужны живой.
Вымучиваю улыбку, иду к креслу. Только теперь, будто в первый раз замечаю флакончики с зельями, которые накануне оставил Хмурус.
— Вы не могли бы посмотреть, что это за лекарства?
Вспоминаю нашу последнюю стычку с Хмурусом, закинувшую меня вновь сюда, и всерьёз опасаюсь, как бы этот… хмырь под шумок не навредил кудеснику. Недаром же он несколько раз тыкал мне медотсеком.
— Капните вот сюда.
У доктора весьма специфическое оборудование, позволяющее бестелесному созданию делать анализы. Чем-то штуковина напоминает микроскоп с прикрученным к нему противогазом.
Сначала вытряхиваю парочку капель из одного пузырька.
Доктор рассматривает их, что-то пишет пальцем по воздуху — не знаю, может у него есть какая-то бесконтактная бумага, и произносит:
— Хм…
Затем настаёт черёд второго флакона. Эту микстуру призрачный врач подвергает более детальному рассмотрению, бормоча себе под нос:
— Странно! Невероятно! Невозможно!
Не сказать, что подобные возгласы сильно настораживают, но некоторую долю нервозности привносят определённо.
Кусаю губы, тереблю платье и твержу, как заведённая:
— Ну что там? Что?
— Прелюбопытный состав, мадемуазель. А уж сочетание того и другого средства… В общем, таким и мёртвого можно поднять. Я бы лично поостерегся использовать.
В душу заползает мерзкая змейка гадливости — неужели Хмурус способен на низость и подлость? Да что там! Он ловил меня и запирал в клетке! Он пытает сейчас несчастных крысоров! Он способен на всё!
— Можно сказать, что кудесника хотели отравить?
— Вовсе нет, — мотает головой доктор, — скорее — радикально разбудить. Поднять, как поднимают голема, куклу. Я же говорю, наш пациент скорее мёртв — у него нет души. Но ректор, видимо, принял во внимание ваши страдания и решил подарить вам… вот такое…
— А моим мнением, кончено, не поинтересовался… — ворчу в пространство.
— Он просто хотел как лучше, мадемуазель…
…А получилось как всегда, хочется съехидничать мне, но побеждает любопытство, просто распирающее меня, — очень хочется обсудить эффект радужной слезы. Что-то подсказывает, что доктор не будет смеяться над моим источником информации.
Уж не знаю, каким образом призрачный медик проникает в мои мысли, замечаю только, как его тонкие губы расходятся в понимающей улыбке.
— А вот это могло бы сработать и вернуть душу из плена тьмы.
— Значит, вы не считаете советы Книги-Всех-Историй глупыми?
— Отнюдь, они очень даже полезны.
— Жаль, что не получится осуществить — мне нельзя в Злобнолес. Пропитаюсь тьмой, кудесник сам же меня и убьёт.
— Зато мне в Злобнолес можно… — раздаётся сзади.
Голос узнаю безошибочно и оборачиваюсь к улыбающейся, немного усталой Злобинде…
Хочется закричать, запрыгать на месте, как делают девчонки при встрече с подругами, а потом кинуться на шею. Но удаётся сдержать порыв — не время и не место. Сейчас хватит и простого объятия с доброй улыбкой.
Я очень соскучилась и рада её видеть.
Доктор-приведение испаряется, вежливо раскланявшись и пробормотав, что негоже мешать дамам общаться.
Усаживаю Злобинду в кресло, боюсь выпустить её руку. Кажется, отпущу, и она растворится в воздухе, как наш призрачный доктор.
— Ты рано. У вас же медовый месяц?
— Какой там медовый месяц, — фыркает Злобинда, — когда сказочный остров, где ты только собрался подставить бока солнышку, исчезает, будто головка сыра под нашествием крыс…
