Адапу сделали своим покровителем заклинатели: их школы в Вавилонии вели от него свое происхождение, храня в то же время живую память и о других своих создателях. Ведь не только Эриду, находившийся ближе других материковых городов к Персидскому заливу, но и все стольные города хвалились тем, что какой-либо мудрец, живший в них, положил начало изучению магического искусства. Впоследствии память о них культивировалась среди учащихся и эти личности стали легендарными. Хотя они происходили из семи разных городов, независимые друг от друга рассказы представляют их всех одним и тем же образом: эти, как их называли, «великие львы» или «князья» обладали сверхчеловеческими способностями, «высочайшим» (собственно, божественным) разумением; они «правили прямой путь судьбам небес и земли». Но в результате этого они стали немыслимо дерзко держать себя перед богами, и последствия иногда бывали катастрофическими: один из мудрецов «так прогневал бога грозы в небе, что он три года не давал стране дождя и произрастания».
Зато подобно первому из мудрецов все они были друзьями людей и, чтобы им помогать, стали строителями. Именно они заложили основания стен Урука. Говорили, что им люди обязаны и «допотопными снадобьями» — «мазями и примочками».
В конечном итоге семь мудрецов из одновременно живших персонажей превратились в династию мудрых правителей. Считалось, что они сменяли друг друга вплоть до начала II тысячелетия, то есть до окончания древности. Ведь писцы относили этот рубеж примерно к дате смерти Хаммурапи, по нашему летосчислению — к середине XVIII века; после этого для вавилонян начиналось «новое время», продолжавшееся и в VI веке.
С течением столетий мудрецов стали считать просто советниками государей: их образ политизировался и вместе с тем очеловечился. Прежде их признавали божественными мужами, потом — всего лишь хранителями мудрости, кладезями знаний цивилизации. Законными наследниками их влияния стали жрецы-заклинатели, потому они и продолжали молиться Эа, общему богу мудрецов, и употреблять древний язык Эриду — шумерский. Чтобы еще больше им уподобиться, при совершении магических обрядов они надевали шапочку в виде рыбьей головы. Мудрецы же, теперь воплотившись в простые раскрашенные деревянные статуэтки, продолжали творить благие дела. Надо было просто закопать их в землю, чтобы они стали могучими стражами дома.
Таким образом, первоначальное смутное и даже противоречивое представление о семи мудрецах со временем оказалось забыто. Они превратились просто в добрых духов. Их без усилий получаемое покровительство распространялось на всю «страну Шумера и Аккада». Только они в VI веке связывали, казалось бы, не имеющие отношения друг к другу вещи: выкинутые зародыши, царя и Вавилон — новый Эриду. В их образах соединялись цивилизаторские усилия и царская власть. Они принадлежали к самой глубокой, допотопной древности, были двигателями и творцами новой цивилизации. В общем, многочисленные легенды о них довольно солидно обосновывали и возврат к древности, и обращение к чудовищам. В конечном счете достаточно было прибегнуть к их помощи, чтобы беды «нового времени» утихли. Ведь этот унифицирующий миф учил тому, что надо в случае чего обращаться к ученикам Адапы и его наследников — к мастерам заклинаний. Именно они разносили образ семи мудрецов за стенами своих храмов — разносили, чтобы укрепить свое влияние и поднять свой престиж. Им это вполне удалось, причем без особого труда. Их искусство решало все проблемы; во всяком случае, нашедшие с его помощью утешение вавилоняне были в том убеждены. Оно позволяло уходить от неприятной действительности, избегать препятствий как отдельным лицам, так и всему обществу. И никто не спорил с тем, что для них это возможно. Но и это учение, в общем, отрицало вероятность прогрессивного развития, и в целом перед жителями Вавилонии во времена Навуходоносора стояла (хотя и не столь остро) та же проблема невозможности движения вперед, что и перед всей империей. Мог возникнуть и такой ход рассуждений: положение в настоящем недурно, но не следует ли поискать новых решений на длительную перспективу? Кончилось тем, что Набонид выработал такую «положительную» идеологию для всего «Благодатного полумесяца». Она должна была пойти на пользу и Междуречью, и остальной империи — так он думал.
НАБОНИД — ЦАРЬ ВАВИЛОНА
Навуходоносор умер в октябре 562 года (последняя табличка от его имени датирована 8 октября) «от болезни», как пишет Берос, не уточняя диагноза[49]. После его 43-летнего царствования начался период политической нестабильности. Сын Навуходоносора Амель-Мардук («Человек Мардука») оставался на престоле до августа 560 года; его зять, муж дочери Навуходоносора Нериглиссар[50] («Нергал, храни царя») царствовал с августа 560 по апрель 556 года; после его смерти сын его и внук Навуходоносора Лабаши-Мардук («Да не постыжусь я, Мардук») оставался у власти всего два месяца, с мая по июнь 556 года. С его убийством пресеклась династия Набопаласара. У нас есть свидетельство современника об этих событиях — повествование Набонида; но оно изначально было очень лаконично, а сейчас, к сожалению, еще и повреждено. Этот текст был выбит на стеле, стоявшей в одном из храмов Вавилона. Тем самым гарантируется его достоверность хотя бы в общих чертах (перед лицом богов говорить неправду не имело смысла). Во всяком случае, потомки не ставили ее под сомнение.
По-видимому, Набонид был ярым врагом Амель-Мардука, но причина такой конфронтации нам точно неизвестна: фрагмент надписи, содержавший ее объяснение, не сохранился. Царское окружение, очевидно, было с ним согласно. Сановники были до того недовольны сыном Навуходоносора, что решились умертвить его. Между тем политическое убийство было чуждо вавилонской традиции (в отличие от прежней, ассирийской). Согласно одному гораздо более позднему, но хорошо осведомленному источнику, новый царь правил «не почитая законов» и «бесстыдно». Сегодня нам трудно вложить в эти формулы какое-либо конкретное содержание. После смерти Навуходоносора мать Набонида не осталась при дворе Амель-Мардука. Отъехала она добровольно или была изгнана новым царем, она не сообщает. Но возможно, что эта опала коснулась и Набонида, отчего он затаил обиду.
Нериглиссар, вне всякого сомнения, был в числе тех, кто решил убить его шурина Амель-Мардука; да и сам заговор, так же несомненно, был задуман ради того, чтобы привести его к власти. Новый владыка принадлежал к тем кругам при дворе, в которых личное богатство шло рука об руку с официальными должностями и скреплялось семейными связями. Нергал, в честь которого он был назван, был богом войны, популярным на востоке Вавилонии. Надо ли видеть в этом указание на профессию его отца (возможно, военного) или на место рождения Нериглиссара? Благодаря браку с дочерью Навуходоносора он вошел в царскую семью, был богатейшим землевладельцем и притом служил тестю — являлся его помощником во время Иудейской войны 587 года.
