Противник был где-то за дальними холмами. Этим днем, попозже, они ожидали его появления.
– Нас вот что ждет, – сказал полковник, – атака начнется, когда почти стемнеет, так чтобы контратаковать мы не успели. Ну, удерживать плацдарм мы сможем сколько угодно долго. Хорошо бы, конечно, укрепить левый фланг…
– Туда опять ломширцы брошены. К этому часу должны уже занять позицию, – заметил адъютант.
– Знаю. Но где они? Им полагается доложить прибытие.
– Вся эта активность в воздухе, которую мы видим перед собой, означает, что ломширцы в пути и идут этой дорогой.
– Надеюсь.
Школа верховой езды в небе прекратила свои занятия, самолеты выстроились в прямой, как стрела, ряд и с пчелиным гудением скрылись за холмами. Вскоре появился самолет-разведчик и стал летать взад-вперед, обшаривая землю, как старушка, занятая поисками оброненной монетки.
– Скажи этим кретинам, чтобы пригнулись, – распорядился полковник.
Когда самолет убрался, полковник закурил трубку и, стоя у входа в пещеру, с жадным беспокойством принялся оглядывать расположение левого фланга.
– Видите что-нибудь, похожее на ломширцев?
– Никак нет, полковник.
– Противник мог отрезать их вчера вечером, – сказал полковник. – Вот чего я боюсь! Можешь связаться с бригадой? – обратился он к капралу-связисту.
– Бригада не отвечает, сэр. Но мы не оставляем попыток. Алло, Лулу, это Коко. Подтвердите прием. Коко вызывает Лулу. Конец связи.
– Меня сильно тянет бросить на левый фланг роту «Д».
– Она за нашей разграничительной линией.
– К черту разграничительную линию!
– Но если они двинутся прямо по дороге, мы останемся без резерва.
– Знаю. Потому и волнуюсь.
Прибыл вестовой с донесением. Прочтя текст, полковник передал его Седрику – подшить:
– Рота «С» на позиции. Это все, что докладывают наши передовые части. Надо пойти взглянуть, что у них там делается.
Взглянуть, что делается, отправились полковник с Седриком, оставив адъютанта в пещере. Добравшись до ротного командного пункта, они принялись выяснять что к чему, задавая обычные, рутинные вопросы. План обороны был прост: три роты выдвинуты вперед, одна – в резерве сзади. Если только у противника нет легких танков, а по всем донесениям судя, их у него нет, дорогу можно удерживать так долго, как только позволяют запасы еды и количество боеприпасов.
– Воду разведали?
– Да, полковник. На той стороне, за скалами, хороший источник. Мы наполняем фляги посменно.
– Правильно делаете.
Рота «А» подверглась атаке с воздуха, но потерь нет, лишь нескольких бойцов задело скальными обломками. Люди стойко перенесли бомбардировку и сейчас в ускоренном порядке роют траншеи поодаль от позиций, чтобы отвлечь туда огонь, когда самолеты вернутся.
Инспекционная вылазка приободрила полковника, и он повеселел: если фланги удержатся, оборона выстоит.
– Мы пробились к Лулу, сэр, – доложил капрал связистов.
Полковник доложил в штаб бригады, что удерживает позицию, про активность противника в воздухе при отсутствии потерь с нашей стороны и признаков движения со стороны противника.
– У меня нет связи с левым флангом… Да, знаю, что это за разграничительной линией бригады, что ломширцы должны были прибыть, тоже знаю… Но прибыли ли? Наши… Да, но с этого фланга нет известий, если они не дадут о себе знать…
Был уже полдень. В батальонном штабе устроили перекус – крекерами и шоколадом, у адъютанта нашлась фляжка с виски. Есть никому не хотелось, но фляги с водой они опустошили и послали ординарцев наполнить их вновь из источника, который обнаружила рота «В».
– Меня беспокоит левый фланг. Лайн, отправляйтесь туда и узнайте, куда эти треклятые ломширцы подевались!
Предстояло пройти две мили в обход к горловине соседнего ущелья, возле которой должны были держать оборону ломширцы. Своего ординарца Седрик оставил в штабе батальона. Это было нарушением, но Седрика тяготило постоянное присутствие подчиненных – то, что на протяжении всей операции они все время терлись рядом с ним, создавало неловкость и угнетало. Сейчас он шел один и радовался этому – он был в единственном числе: одна пара ног, пара глаз и один-единственный мозг, получивший одно внятное задание. Когда человек один, он волен направиться куда душе угодно, но умножь количество людей, поместив человека в стаю, и с каждым добавленным индивидом душа человеческая будет умаляться, терять толику самоценности, самого важного, что и делает человека личностью. Это безумная математика и составляет сущность войны. Над головой показался самолет. Седрик свернул на обочину, но укрытия искать не стал, не захотел искать укрытия или же, уткнувшись в землю лицом, как сделал бы в пещере, гадать, не видно ли стрелка в хвостовой части самолета.
Для разрушительных орудий современной войны отдельный человек – цель ничтожная. Чтобы вызвать на себя пулеметную очередь, надо быть в группе, бомбы же удостоиться может только взвод либо грузовик с солдатами. Против человека, коль скоро он один, никто ничего не имеет, тогда он свободен и в безопасности, опасности подвергаются лишь множества; отделившись от толпы, мы стоим, сбившись в кучу – падаем. Так думал Седрик, бодро шагая в сторону неприятеля, счастливый, что освободился от тягостного коллективного бытия. Хотя и неведомо для него самого, но мысли Седрика в точности совпадали с мыслями Амброуза, когда тот доказывал, как необходимо освободить культуру от пут монастырской кучности и традиционности, придав ей отшельническую исключительность.
Он вышел к месту, где должны были находиться ломширцы. Но никого там не обнаружил. Как не обнаружил и признаков жизни вообще. Кругом только скалы и лед, а дальше – укрытые снегом холмы. Долина убегала в горы, стелясь по краю дороги, с которой он свернул. Возможно, ломширцы укрепились повыше, там, где долина сужается, переходя в ущелье. И он пополз вверх по склону, по каменистой горной тропе.
Там он их и нашел – двадцать бойцов под командованием младшего офицера. Прикрывая дорогу, они выкатили пушки, поставив их у самой горловины ущелья, и залегли в ожидании того, чем им мог грозить вечер. Солдаты выглядели усталыми, обессилевшими.
– Простите, что не послал к вам вестового, – сказал младший офицер. – Мы прибыли на позицию, но я не знал в точности, где вы находитесь, и пожертвовать боевой единицей тоже не мог.
– Что произошло?
– Да ерунда какая-то, – сказал младший офицер, прибегая к принятой на войне практике скрывать за небрежностью тона истинный масштаб трагедии. – Вчера нас весь день поливали огнем, так что мы с земли подняться не могли. Прошли милю или две, когда стихало, но это был тот еще марш. А уже на закате они прямиком врезались в нас на бронемашинах. Мне удалось вывести вот эту группу. Наверное, есть и другие, бродят где-то, а может, и не осталось никого. По счастью, к ночи фрицы утихомирились, отдохнуть решили. Мы шли всю ночь и весь сегодняшний день. Пришли только час назад.
