Но в Нью-Йорк он попал в «правильное» время, как в «правильное» время входил и в американскую литературу. У американцев есть такое речение: the right man at the right place at the right time — «нужный человек в нужном месте в нужное время». Это как раз об О. Генри. То был период, когда англоязычная литература находилась явно на подъеме. Он начался еще в 1890-е годы, когда Марка Твена, почти безраздельно царившего на Олимпе американской словесности, потеснили новые литературные силы в лице Ст. Крейна, А. Бирса, Фр. Норриса[233], Дж. Лондона и многих других, предложивших новый взгляд на действительность и человека и создававших литературу нового типа. В 1900-м и 1901-м это «наступление» продолжалось: Т. Драйзер опубликовал «Сестру Кэрри», Лондон — «Сына волка», Норрис — «Спрута», начиналось движение «разгребателей грязи»[234]. Эти писатели работали в разных жанрах, но все они были весьма критично настроены к существующему порядку вещей, их тексты звали к переменам и предрекали их неизбежность. Но, при бесспорном огромном их даровании, всем им недоставало доброты и человеколюбия. Они судили, а не утешали человека. И вот это «утешение» — на самом деле совершенно необходимое — в сочетании с добродушным, но правдивым изображением простого человека и предложил О. Генри.
Не забудем и еще об одном: о расцвете, который переживали американские журналы в 1890–1900-е годы. Грамотных становилось всё больше, росли города, и люди в поисках лучшей доли гигантскими потоками стекались в них. Они читали, и таких читателей становилось всё больше. И, как следствие, множились журналы. Они, конечно, печатали романы и повести, но основным журнальным жанром была новелла. О. Генри волею обстоятельств, житейского опыта и спектра художественного дарования, впитанных им литературных традиций, оказался тем самым автором, которого так недоставало американской литературе — «нужным человеком в нужном месте в нужное время». Но тогда, в июле 1902 года, в свои самые первые дни жизни в Нью-Йорке, он, конечно, не знал об этом. Не догадывались о «миссии» писателя и о его грядущем успехе и в журнале «Энслиз».
Неизвестно, где писатель провел свою первую ночь в Нью-Йорке. Но уже на следующий день он вновь появился в редакции журнала и сообщил, что снял «большую комнату во французском отеле с пансионом» неподалеку от редакции — на Двадцать четвертой улице — между Бродвеем и Шестой авеню[235]. А еще он принес новый, только что написанный рассказ, что приятно поразило редакторов журнала. Что это был за рассказ и какова его судьба, мы не знаем, но сам факт говорит о многом: переезд в Нью-Йорк явно придал писателю сил, и он немедленно включился в работу.
Но что интересно и характерно: сообщив о том, что его обиталище находится на Двадцать четвертой улице, О. Генри не оставил в редакции точного адреса. Так происходило и в дальнейшем: когда он менял место жительства или начинал сотрудничество с новым периодическим изданием, то обычно не оставлял своего почтового адреса, предпочитая появляться в редакциях лично. Некоторые видели в этом чудачество застенчивого человека, потому что не знали — не могли и не должны были знать — истинных мотивов его скрытности. А они напрямую были связаны с предыдущей жизнью — жизнью У. С. Портера, бывшего кассира Первого Национального в Остине, растратчика и преступника, заключенного каторжной тюрьмы в Огайо. Поэтому нет ничего удивительного в том, что, когда известность О. Генри начала расти и многие издания пытались заполучить его тексты, оказалось весьма непростой задачей разыскать автора.
Р. Дэвис, впоследствии близкий приятель, был одним из тех, кто пытался сделать это в 1903 году. В своей книге он вспоминал, как нелегко ему было выполнить задание редактора — разыскать таинственного О. Генри. Но и потом, когда к писателю пришла слава, когда они были почти неразлучны и встречались по несколько раз в неделю, журналист вспоминал о странной привычке своего друга: «Портер бежал от публичности как черт от ладана. Он шарахался от протянутой руки незнакомца и тщательно избегал разговоров о собственной персоне». Ему вторит упоминавшийся Гилмэн Холл, один из самых близких писателю людей в Нью-Йорке, который отмечал очень странную, на его взгляд, привычку «напряженно рыскать взглядом» поверх его головы и кругом во время их обычных совместных обедов в ресторанах. Как будто он ожидал и в то же время не хотел кого-то увидеть. Этот, как он назвал, «комплекс беглеца» даже заставлял думать, что Портер убил кого-то и теперь скрывается[236]. Но истинной причины необычного поведения писателя никто из них так и не узнал до его кончины. Причина эта была хорошо известна Элу Дженнингсу, которому несколько лет спустя, уже во время пребывания его в Нью-Йорке (после помилования[237]), О. Генри признавался: «Знаете, полковник, каждый раз, когда я захожу в ресторан или кафешку, меня пронзает ужас, а вдруг кто-то из бывших заключенных подойдет ко мне и скажет: “Привет, Билл! Давно ли ты освободился из О. Р.?” («О. Р.» — Ohio Penitentiary — каторжная тюрьма штата Огайо. — А. Т.)»[238].
Тем не менее пресловутый «страх разоблачения», преследовавший Портера, не только не мешал, но даже помогал работе — интенсивному литературному творчеству. Он заставлял отказываться от светского времяпрепровождения, до которого, как мы помним, наш герой был весьма охоч до заключения, усаживал за письменный стол трудиться. Впрочем, была и иная мотивация — он просто обязан добиться успеха. Иного пути он не видел.
О напряженности и продуктивности творческих усилий говорит следующий факт: в 1902 году О. Генри опубликовал 17 новелл. А только за первые четыре месяца 1903 года уже 12, и среди них такие известные тексты, как «Превращение Джимми Валентайна», «Дороги судьбы» и «Коварство Харгрэвса». Можно утверждать, что, хотя настоящая известность к писателю пришла не сразу (рубежным в этом смысле стал 1905 год), но именно первые годы в Нью-Йорке были самыми напряженными и результативными в творческом плане. Позднее, примерно после 1906 года, литературная активность О. Генри заметно снизилась. А тогда его писательская энергия была на подъеме.
Как утверждали те, кто знал его в нью-йоркский период, писал он быстро. В основном по ночам (тюремная привычка), и, случалось, мог написать рассказ всего за ночь. Уже тогда вполне оформилась его оригинальная манера сочинительства. Если Э. Хемингуэй свои первые рассказы создавал, сидя за столиком в шумном кафе, Майн Рид сочинял ночью в глубокой тишине, лежа на кровати и плотно укутав ноги в меха, а Вольтер, говорят, писал только стоя, стянув голову мокрым полотенцем, то О. Генри — уже в первые нью-йоркские годы — сочиняя, не мог обойтись без виски. Давно по разным источникам кочует пассаж. Он, разумеется, приписывается самому художнику, живописующему свою «литературную кухню»: «Прежде всего, нужен кухонный стол, табуретка, карандаш, лист бумаги и подходящий по размерам стакан. Это орудия труда. Далее вы достаете из шкафа бутылку виски и апельсины — продукты, необходимые для поддержания писательских сил. Начинается разработка сюжета (можете выдать ее за вдохновение). Подливаете в виски апельсиновый сок, выпиваете за здоровье журнальных редакторов, точите карандаш и принимаетесь за работу. К тому моменту, когда все апельсины выжаты, а бутылка пуста, рассказ завершен и пригоден к продаже»[239].
