Послышалась возня и требовательное высокомерное мяуканье, напомнившее мне интонации одной знакомой блондинки.
– Ладно-ладно, давай-ка лучше сходим на кухню и положим твоей любимой икорки, а этот зал закроем…
Женщина осеклась, потому что невидимая дверь снова скрипнула, и половицы просели под тяжёлыми шагами.
– Жемчужинка опять забралась сюда, господин мэр. Вы вернулись пораньше? Мы ждали вас не раньше трёх.
– Да, вернулся… пришёл… откровенно говоря, я и сам забыл, зачем. Какая-то мешанина в голове – столько всего надо упомнить и сделать в эти дни. Меня никто не спрашивал? Срочных сообщений не поступало?
– Срочных – нет, господин мэр, но час назад звонили из газеты, просили разрешения приехать встретиться с вами и осмотреть коллекционный зал. Они хотят написать статью про госпожу Санкёр в связи с её выставкой в Париже.
– Никаких репортёров, – отрезал мэр. – Я уже говорил: до конца недели, пока кольцо находится в доме, не желаю здесь посторонних, это слишком большой риск. Пусть свяжутся с Эльзой. Если она сочтёт нужным, то даст им интервью по скайпу.
– Да, господин мэр, я так им и сказала.
– Нет, только это.
– Тогда ступай, Клара.
Каблуки простучали к двери под приглушённое кошачье шипение. Ещё какое-то время после ухода служанки стояла тишина – я прямо-таки видела, как мэр ощупывает внимательным взглядом зал, и молилась, чтобы он не заметил отогнутый край вентиляционной решётки на уровне пола, – а потом половицы скрипнули, свет погас, и щелчок двери возвестил, что комната снова опустела.
Глава 24
Обратный путь прошёл как во сне. Я пыталась уложить в голове всё, что сегодня узнала: Имельда – предок Нетты, а вовсе не мой, а Кольцо, которое мы все последние дни, сбившись с ног, искали, похоже, преспокойно лежит под кодовым замком в коллекционном зале мэра. И вот здесь сразу возникает множество вопросов: как и когда оно к нему попало? В курсе ли отец Регины свойств Кольца и причины, по которой Варлог за ним охотится? Как женщина, жившая шесть веков назад, могла знать, где Кольцо будет находиться в наше время, и привести нас к нему? Она сама отдала его на хранение предкам мэра? И наконец, замешан ли здесь как-то городской Совет?
Одно не вызывало сомнений: господин Санкёр прекрасно осознаёт ценность реликвии, в чём только что и признался. Но больше всего меня заботило, как он планирует ею распорядиться. Сам сказал, что Кольцо останется в доме лишь до конца недели, значит… собирается отдать Варлогу? Они заодно? Или хочет стребовать с принца что-то взамен? Или, наоборот, спрятать от него…
В общем, чувствовала я себя, как в том анекдоте про свет в конце тоннеля и мчащийся навстречу поезд: Кольцо наконец нашлось, только хранится оно в суперохраняемом зале под кодовым замком за пуленепробиваемым стеклом у возможного врага. А бал уже завтра…
– А нельзя просто попросить Кольцо на один день у господина мэра? – наивно спросил Адам.
– Можно. Но опасно. И с вероятностью в девяносто девять и девять десятых процента безнадёжно.
Он сник, задумавшись, и молчал до конца пути, где нас, к великой моей радости, ждал открытый выход.
По ощущениям плутание под землёй заняло весь остаток дня, но на деле минуло меньше часа. Наше осторожное возвращение из-за ширмы прошло незамеченным – остальным было не до нас: место проведения конкурса теперь больше напоминало поле после битвы. Часы лежали на боку, истекая струйками песка, всюду валялись осколки вперемежку с едой разной степени готовности, смятые салфетки и прочий мусор. Разодранная в клочья скатерть трепетала неровными краями на ветру, объективы нескольких камер покрылись сеточками трещин. Одна из участниц выбирала из волос спагетти и зонтики для украшения коктейлей, другая стряхивала с футболки рыбью чешую, а подвергшийся нападению Горгонзолы мужчина сидел с печальным видом и подбитым глазом, пока ему забинтовывали руку. Самой активистки нигде не было видно.
Организаторы усердно прибирали погром при поддержке менее пострадавших и успевших прийти в себя конкурсантов.
– Вы пропустили всё веселье! – шагнула нам навстречу Нетта. Она уже успокоилась, но лицо оставалось непривычно бледным, а губы – сжатыми в полоску, что вкупе с чёрными разводами под глазами составляло удручающую картину. И фальшиво-бодрый тон ситуацию не исправлял. – Зато успели к подведению результатов.
– Так конкурс не аннулировали? – изумилась я.
– Шутишь? Всего-то несколько вывихов, пара испорченных шмоток и нервный срыв у участницы. Говорят, в восемьдеят седьмом одному конкурсанту откусили ухо, а у другого пришлось извлекать из организма ложку.
Я невольно покосилась на своё бывшее рабочее место. Мой кулинарный шедевр тоже оказался в числе жертв. Пюре выплеснулось картофельным озером на стол и в настоящий момент величественно стекало с края сырными соплями. Вид у него был ещё менее аппетитный, чем час назад.
– Это я столкнула, – шепнула подруга, подмигнув. – Не благодари.
Я всё равно поблагодарила.
Тут ведущий конкурса постучал по микрофону, требуя внимания, и воздух прошил резкий звук, как при настройке оборудования. Присутствующие, включая меня, поморщились.
– Ладно, вы здесь, в общем, развлекайтесь, а мне пора, – прощебетала Нетта и, прежде чем кто-то из нас сообразил остановить её, уже раздвигала локтями зрителей.
Только тогда до меня дошло, что она ничего не спросила про итоги нашей миссии. А рассказать было о чём.
– Нетта! – крикнула я, но она даже не обернулась.
Сразу броситься вдогонку не получилось: нас с Касом вытолкнули на импровизированную сцену к другим участникам.
Официальную часть проводили так невозмутимо, словно конкурс прошёл чётко по плану. Главный приз получила участница с блюдом под непроизносимым названием, имевшим вид сморщенных чёрных катышков. Она утирала слёзы счастья, махала на лицо ладонями, прося не показывать её крупным планом, и долго передавала приветы всем, кто верил в неё и поддерживал – а таких набралось с пол земного шара. Я в нетерпении постукивала носком ботинка о землю.
Ведущему пришлось практически вырывать микрофон, чтобы продолжить церемонию. Дальше пошло бодрее. Отсутствующую Горгонзолу тоже не забыли, наградив памятным дипломом «За исключительную преданность кулинарному делу», который ей передадут по выходе из реабилитационного центра.
Мне ничего не досталось, что закономерно: нет блюда – жюри нечего пробовать. А было бы блюдо, уже не было бы жюри.
Конкурс я оставляла с огромным облегчением, думая лишь о том, чтобы поскорее отыскать Нетту и провести полноценный мозговой штурм.
* * *
От бабулиных блюд на общем столе не осталось ни крошки, и я попросила соседского паренька занести к нам домой пустую корзину. Когда с этой миссией было покончено, наша троица покинула наконец ярмарку.
