Но эти примеры, важные и показательные сами по себе, пустяк в сравнении с убедительнейшим доказательством того, что на смену прогрессу пришла реакция. Таким доказательством является нарушение единства «Большой тройки», единства, являющегося краеугольным камнем мира. Этот камень обтесал и положил на место Франклин Рузвельт. С тех пор многие долбят его в надежде, что он скоро рассыплется.
Разрушителей международного единства возглавляют люди, утверждающие, что принцип вето ошибочен. Эти люди либо по своему невежеству, либо из корыстных соображений закрывают глаза на ту истину, что в мире, где господствуют три державы — США, СССР и Соединенное Королевство, — все три державы должны действовать согласованно, чтобы сохранить мир. Совершенно неубедительно утверждение, будто Советский Союз настолько упрям и алчен, что ни одна уважающая себя держава не может сохранять единство с ним, не проводя при этом — какой ужас! — политики умиротворения его. Этот довод не выдерживает критики, так как весь мир был свидетелем единства «Большой тройки», отмечал это единство с одобрением в течение очень многих месяцев, констатировал его даже во время конференции министров иностранных дел, состоявшейся в Москве в декабре 1945 г. — январе 1946 г. И только после конференции, когда в нашей стране поднялась шумиха насчет того, что Бирнс предал Соединенные Штаты, когда по команде людей, вроде Ванденберга в сенате и трио Херст — Рой Говард — Маккормик в печати, начали раздаваться призывы к «жесткой политике по отношению к России», — только тогда наше единство ослабло.
Но что же ужасного сделал Бирнс в Москве? Он обсуждал там возможность передачи в будущем атомной бомбы под контроль Объединенных наций. У Бирнса хватило дальновидности понять, что если в умах и сердцах народов, которые были нашими союзниками в войне и предположительно должны быть нашими союзниками в мирное время, могут возникнуть подозрения относительно намерений богатой и могущественной Америки, то благодарнейшую пищу для таких подозрений дает наша политика утаивания самого разрушительного оружия в мире. Почему мы его скрываем? Против кого мы собираемся его использовать?
Что ж, Бирнс, видимо, усвоил урок. Через два месяца после этого он, очевидно по какому-то внутреннему наитию, выдвинул свой собственный вариант «жесткой политики по отношению к России». По любопытному стечению обстоятельств, всего через неделю после этого Уинстон Черчилль, с весны 1942 г. до зимы 1943–1944 гг. неустанно боровшийся против вторжения в Европу через Ла-Манш, постоянно домогавшийся изменения стратегии союзников, в результате чего нашим войскам пришлось бы форсировать горные преграды, которые он с невозмутимым видом называл «уязвимым подбрюшьем Европы», этот самый Черчилль произнес в Фултоне речь, полную яростных нападок на Советский Союз. В свое время он пытался переместить центр тяжести наступления таким образом, чтобы защитить интересы Британской империи на Балканах и в Центральной Европе против своего союзника — СССР, ставя тем самым под угрозу скорую победу. Теперь он занялся зондированием почвы насчет возможности открытой войны против своего бывшего союзника. Предлагая заключить военный союз между Англией и Америкой, он не мог не знать, что Объединенный совет начальников штабов продолжал регулярно собираться в Вашингтоне в течение многих месяцев по «окончании» войны и продолжает собираться и сейчас.
Постепенный распад насущно необходимого единства «Большой тройки» начался фактически еще до окончания войны. За три месяца до полного разгрома нацистов министры иностранных дел и военные министры «Большой тройки» стали рассылать в Лондон, Вашингтон и Москву различные меморандумы с проектами условий капитуляции. После некоторых споров было достигнуто окончательное соглашение по этому вопросу. Один экземпляр документа был направлен из Москвы маршалу Жукову. Но генерал Эйзенхауэр в штабе экспедиционных сил союзников не получил этого документа ни из Лондона, ни из Вашингтона. Больше того, условия капитуляции, которые он предъявил, были составлены его начальником штаба генералом Бидлом Смитом по той простой причине, что Эйзенхауэр даже не знал о существовании упомянутого документа. Приходится ли после этого удивляться тому, что Советский Союз был раздражен? Или тому, что впоследствии он возмущался поведением американских и английских войск, не отошедших сразу же в оккупационные зоны, в отношении которых была достигнута договоренность в Ялте; или тому, что в данный момент он совершенно справедливо недоволен действиями английских и американских оккупационных властей, не прилагающих особых усилий для выполнения программы взимания репараций, также установленной в Ялте?
Все это неизбежно вызывало соответствующую реакцию в Кремле. Несомненно, после победы над Германией Сталин и его советники решили, что если отсутствие единства среди союзников примет такой резко выраженный характер, им придется сразу же подумать о мерах против всяких случайностей. В своей попытке выяснить первопричины нынешнего кризиса я могу лишь констатировать, что Соединенные Штаты и Великобритания первыми показали бронированный кулак и первыми нарушили совместные решения.
Следует также отметить, что в свистопляске, начавшейся во всем мире вслед за окончанием военных действий, мы перестали играть крайне важную роль арбитра между Великобританией и Советским Союзом, интересы которых в области безопасности в настоящее время приходят в столкновение. Вместо урегулирования этих разногласий в качестве третьей стороны, как всегда старался делать отец, мы предпочли занять пристрастную позицию. Хуже того, мы не просто стали на сторону Англии, мы пристроились у нее в хвосте. Так, во время трагических событий в Греции, когда английские солдаты, несмотря на решительный протест английского народа, хладнокровно расстреливали греческих антифашистов, мы стали на сторону английского министерства иностранных дел, объявив пародию на выборы подлинно демократическими выборами. Точно так же в Турции мы поддержали англичан, побудив не слишком сопротивлявшуюся этому Турцию занять враждебную позицию по отношению к советским притязаниям на совместный контроль над Дарданеллами. В географическом смысле Дарданеллы находятся под контролем двух стран: Греции и Турции. Поддерживая англичан в их стремлении создать на этом важнейшем водном пути неблагоприятную для СССР обстановку, мы снова отходим от принципа единства «Большой тройки».
Или, например, иранский вопрос. Он выглядел бы в высшей степени комично, если бы за ним не скрывалось столько горечи. Совет Безопасности организации Объединенных наций, по инициативе англичан и американцев и зачастую совершенно не считаясь с желаниями иранского правительства, настаивал на сохранении иранского вопроса в повестке дня, как будто этот вопрос когда-либо представлял серьезную угрозу миру. Причины этого легко объяснить: Великобритания ревниво защищает свою власть над нефтяными концессиями в Южном Иране таким образом, чтобы львиная доля доходов принадлежала британскому льву. Когда же Советский Союз позволил себе добиваться нефтяных концессий на севере Ирана на условии дележа доходов пополам (при этом следует напомнить, как близко находится Иран к советским нефтепромыслам в Баку), то Совет Безопасности организации Объединенных наций использовал этот повод для антисоветской кампании. Все обозреватели и комментаторы в Соединенных Штатах проявили такое единодушие, обвиняя русских в империализме, что мы — их читатели и слушатели — были почти готовы поверить этой клевете только потому, что она так часто повторялась.
